Читать книгу "Приток крови - Януш Леон Вишневский"

Предусмотрительные немецкие матери, которые давно уже перестали менструировать, брали у гинекологов рецепт для своих подросших дочерей, которые вступали в близкие отношения с мужчинами. Особенно после 1968 года, когда сексуальная революция, провозглашенная в Вудстоке, добралась до Германии и стала — во многом благодаря таблеткам — освобождением и для женщин.

Берлинский фармацевтический гигант, который первым, несмотря на протесты церкви и одной баварской консервативной партии, начал продавать таблетки в немецких аптеках, заработав на них миллионы, организовал в восточно-берлинском отеле этот прием. Ему предшествовал двухдневный научный конгресс, посвященный этому событию. О новых исследованиях говорилось мало. Пилюли давно перестали интересовать химиков и фармакологов, они вызывали интерес лишь у теологов и демографов.

И место, и дата конгресса не были случайны: в этот день, 3 октября немцы празднуют годовщину объединения Германии. Я спрашиваю мужчину, почему для него так важен день появления противозачаточных пилюль, и вижу, что он не понимает моего вопроса. Он не фармаколог, не химик и даже не теолог. Он — столяр из Ополя. Выпил из своего мини-бара в номере все, что содержало алкоголь, и, расстроенный, спустился в ресторан рядом с ресепшн. Его впустили, потому что он был в костюме. Охранник счел, что он — гость конгресса.

Ежегодно 3 октября этот человек останавливается в этом отеле. Больше двадцати лет. И еще 9 ноября.

— Уже 22 года, — говорит он, — ведь немцы, знаете, на самом деле объединились в четверг вечером 9 ноября 1989 года, между 18.53 и 18.57. Меньше чем за четыре минуты, прямо на моих глазах. Мы с Леной сидели здесь за белым пластиковым столиком, покрытым дрянной клеенкой. Я поднял ее ладонь, поднес к губам и поцеловал. Был влюблен, хотел на ней жениться и любил ребенка, которого она должна была родить через несколько месяцев. Лена и я, мы оба не хотели, чтобы она пила противозачаточные таблетки, — добавляет он, усмехнувшись. — Там, где теперь бар, стоял советский телевизор на деревянном столике. На экране толстый мужик с фамилией, похожей на польскую, Шабловский — отвечал на вопросы журналистов. Я чувствовал: то, что говорит Шабловский, важно для Лены. Она меня не слушала, не смотрела на меня, а вдруг вскочила и с радостным криком вскинула руки.

В зале мгновенно стало шумно. Люди бросались друг другу на шею, плакали, смеялись, вскрикивали. Ресторан вмиг опустел. Все выбежали на улицу. Лена протянула мне руку. Я побежал за ней. Слышал взрывы петард, а через несколько минут — оглушительные сигналы проезжавших машин.

Она подала мне знак, чтобы я подошел к ней. Я протиснулся между машинами. Она прошептала мне в ухо, чтобы я ждал ее под Бранденбургскими воротами и что она должна перейти на другую сторону, хотя бы несколько минут постоять «на Западе» и вернуться. Через минуту она села в «трабант»[1]и уехала. Я ждал ее у ворот. Всю ночь и весь следующий день. И три следующих ночи и следующих дня. Жду до сих пор. В этом отеле мы были вместе в последний раз…

POKOLENIA

Поколения

Иошуа приехал в Берлин в начале ноября. Он собирался пробыть в Европе почти три месяца и вернуться в Тель-Авив самолетом из Кракова в конце января. В Берлине он жил в самом престижном районе Шарлоттенбург-Вильмерсдорф, на вилле родителей Яна. Его поездка в Берлин — тоже идея Яна. Сначала тот растрогал этой идеей свою бабушку Беату, потом поразил ею родителей, в течение нескольких недель настойчиво добивался согласия дирекции гимназии, в которой учится, и наконец — что оказалось самым трудным — уговорил самого Иошуа.

Они познакомились случайно, в Тель-Авиве, где Иошуа родился 16 лет назад и куда Яна привезла в покаянное паломничество летом прошлого года бабушка Беата. Ян не чувствовал никакой необходимости в покаянии, но все-таки поехал с Беатой в Израиль. Он ведь не только любил бабушку, но и восхищался ею. Она его воспитывала, ласкала, отгоняла его страхи, читала сказки на ночь. Родители планировали его будущее, а бабушка Беата всегда была рядом в настоящем, которое родители — ему часто так казалось — лишь финансировали.

Он помнил, как однажды вечером бабушка Беата, заплаканная, пришла к нему в комнату со стопкой открыток, уселась на кровать и сказала, что ее отец, а его прадед во время войны был одним из высших офицеров в концентрационных лагерях Освенцим и Треблинка в оккупированной Польше. Она с мамой жила в Дрездене, а ее отец, как она думала, находился на Восточном фронте. Но оказалось, что «Восточный фронт» — это газовые камеры и крематории Треблинки. Ян много знал об Освенциме — о нем говорили в гимназии на уроках истории, а вот о Треблинке никогда не слышал. Он не сразу понял, чем так расстроена бабушка. Его прадед — гестаповец? Ну что ж, бывает. Без прадедов его ровесников не было бы Гитлера. Не было бы Дахау и Освенцима. Без народа, безоглядно поддерживавшего национал-социалистов, всего этого тоже не было бы. Это знают все в его классе. И прекрасно понимают, что бормотание вроде «это не касалось моей семьи, мы ничего не знали» — то же, что вера язычников, будто лопата сама выкопает яму в огороде, пока ее хозяин спокойно спит. Все, что ему известно о том времени, он вычитал в книгах, в Гугле, узнал на уроках. С бабушкой и родителями никогда эту тему не затрагивал. Внутренне ощущал, что им будет неприятно. А учителям давно не верил. Учителя — государственные служащие. И будучи ими, по определению являются носителями некоей идеологии. Гимназические учителя прадеда-гестаповца тоже ими были. Из книг он знает, что нацизм не обрел бы столько приверженцев среди молодежи, если бы не попавшие под его влияние учителя. Нынешние учителя перескочили, как электроны, с одной орбиты на другую. Гитлеризм, нацизм, Освенцим — темы с полки, называемой: «Пафос, вина, покаяние». Эта полка сегодня так высоко, что молодые люди дотянуться до нее не могут, даже встав на цыпочки. Они никогда не видели своих прадедов, те умерли до их рождения, как прадед Яна, как прадед Иошуа. Поколение сегодняшних немецких подростков не ощущает вины. Они хотят знать правду, факты, быть информированными. И все. Поколение Яна не станет посыпать голову пеплом, не чувствует укоров совести. Они плачут, и это нормальная реакция, на экскурсиях в Дахау, но когда едут на автобусе домой, не ощущают диссонанса, слушая музыку в своих айфонах и айподах. Для поколения Яна школьная экскурсия в концлагерь Дахау сродни визиту в этнографический музей чудовищ. Для поколения учителей Яна — это все еще разглядывание старых семейных альбомов.

В классе Яна учится Леа. Ее деды были в конце войны изгнаны из чешского Заользья.[2]Леа считает, что несправедливо. Она участвует в серьезных проектах, связанных с историей Германии. Даже открыла в интернете «сайт примирения». В прошлом году она ездила в Варшаву. Ее рассказ о поездке на последнем уроке истории слушал и Иошуа. Была в музее Варшавского восстания. Первое, что сказала немолодая женщина-экскурсовод: