Читать книгу "Абсолютное соло - Роман Сенчин"

Сначала из палатки появляется ее голова. Черные жесткие волосы растрепаны, розовая заколка повисла на одной пряди, как завядший цветок. Не разогнувшись, Нина замерла у выхода, она долго и пристально глядит на Вершину. Впечатление, что беззвучно здоровается, беседует с ней после ночной разлуки. Или просит о чем-то. Молит… Мне становится не по себе, словно я подглядываю за таинственным ритуалом; я боюсь спугнуть Нину, помешать ей… Нет, все-таки я очень рад, что она со мной…

Постепенно, неделя за неделей, мы поднимались выше и выше, и вот живем здесь, в мире вечных снегов, в маленькой тесной палатке. Не больше двух раз в неделю спускаемся в базовый лагерь, где палатка просторнее, а местность куда живописнее: есть кое-какая зелень, журчит ручеек, втекая в озеро – в нем мы купаемся. И какой там воздух, на высоте пяти с половиной километров! После ночевки там мы становимся бодры и сообразительны, энергичны, словно побывали в лучшем санатории мира…

Завершив ритуал, Нина выпрямилась, сладко потянулась. Зевнула и огляделась. Заметила меня. И сразу на ее маленьком, исхудавшем лице появилась по-детски широкая улыбка. Обнажились два ряда слишком крупных, снежно-белых зубов. Но тут же улыбка стерлась – лицо стало серьезным и торжественным. Мне кажется, она догадалась. Тогда, наверно, и не стоит шевелить языком? Но глупый человеческий инстинкт превращать понятные окружающим мысли в членораздельные звуки побеждает, и я говорю:

– Сегодня занесу рюкзак под Северное седло.

Как-то слишком поспешно Нина дергает головой. Утвердительно, но и вроде испуганно. Мне хочется услышать ее голос, важные, сильные слова, но она просто кивает.

* * *

Подняться на Вершину в одиночку, с легким рюкзаком за плечами… Когда расплывчатая, ни к чему не обязывающая мечта превратилась в затмившую все остальное цель? Я помню тот день, тот момент – короткую, яркую вспышку-секунду.

Честно говоря, как раз к тому времени я подумывал распрощаться с большим альпинизмом. Позади были восхождения на пять из четырнадцати восьмитысячников мира, и все – без применения кислородных приборов. К тому же на Нангапарбат я залез в одиночку, по новому, никем еще не пройденному пути.

Кроме того, я прошел сложнейшие стены в Западных и Восточных Альпах, взобрался на Иерулайо в Перуанских Андах по юго-восточному гребню, до того считавшемуся непроходимым. Были покорены высшие точки Африки и Северной Америки, было пересечение Тибетского нагорья с севера на юг в спринтерском темпе, за три с небольшим недели…

Да, к тридцати шести годам я был уверен, что в альпинизме сделал практически все. И сама Вершина уже находилась у меня под ногами… Правда, тогда я был не один – у штатива корчился в приступах кашля мой партнер по связке; его каким-то чудом мне удалось стащить тогда в штурмовой лагерь и передать страховочной группе…

Я написал несколько книг, ездил по миру с лекциями, издавал международный журнал, имел свою альпинистскую школу… Мне казалось, что я полностью счастлив; моя жизнь вошла хоть и в деятельную, но довольно безопасную, почти гладкую колею. Риск, рекорды, взрывы сенсаций остались в прошлом. И уже не каждое утро я совершал пробежки вокруг своего городка. Соседи начали говорить обо мне: «Остепенился».

Но однажды мое спокойствие разрушила новость: «Японский альпинист Наоми Уэмура получил разрешение на одиночное восхождение…» Да, он получил разрешение взойти на Вершину в одиночку. К тому же – зимой! И вот в тот момент, в тот совершенно обыкновенный для человечества день моя расплывчатая, ни к чему не обязывающая мечта превратилась в затмившую всё остальное цель.

Я отшвырнул статью, над которой работал, и за пять минут составил план своего восхождения: подняться в одиночку, «в альпийском стиле», без кислородного аппарата, в муссонный период, по ранее никем не пройденному отрезку – через кулуар Нортона… А через неделю я был в Пекине.

Мой план вызвал у руководства Китайского Союза альпинистов оторопь; уверен, не будь я столь известен, меня без раздумий бы выдворили из страны, как опасного сумасшедшего.

Очень осторожно они стали убеждать, что восхождение на Вершину в сезон осадков невозможно в принципе, что столь малый состав экспедиции (я сам и формально необходимый медицинский работник) нереален, когда дело касается такой суровой горы, и что, наконец, если со мной случится несчастье, это осложнит выдачу разрешений многим будущим экспедициям.

Я отмалчивался, давая возможность чиновникам, да и некоторым известным китайским альпинистам привести все доводы бредовости моего плана, а потом сказал:

– Должен признаться, что по своей природе я – трус. – Они замерли в новом изумлении. – Я никогда безрассудно не лезу вперед, я досконально просчитываю маршрут, время, свои физические возможности и лишь потом решаюсь действовать. Не один раз я отступал, когда становилось ясно, что рискую жизнью или жизнями моих товарищей. И если я приехал сюда, представил свой план, на первый взгляд безрассудный, утопический, то, значит, я стопроцентно уверен в себе. Напомню, что еще в двадцать четвертом году англичанин Нортон без кислородного аппарата, в скверную погоду дошел в одиночку до высоты восемь тысяч пятьсот семьдесят два метра и, поняв, что дальнейшие метры – последние двести семьдесят шесть метров! – ему не преодолеть, вернулся в лагерь. Я тешу себя надеждой, что смогу преодолеть эти метры. Маршрут мой в основном повторяет маршрут Нортона, кроме этого последнего отрезка… Но если в процессе непосредственной подготовки, во время подъема я пойму, что подняться на Вершину в период дождей мне не по силам – я отступлю. По крайней мере я прошу дать мне возможность попробовать.

Участники переговоров долго молчали, передавая друг другу, перечитывая мою заявку снова и снова. Потом полушепотом посовещались на своем языке, что меня слегка покоробило, и сухо объявили: решение будет принято завтра.

В ту ночь, лежа на кровати в номере недорогого отеля, я чувствовал только одно – ревность и почти ненависть к Уэмуре. Я пытался отогнать это чувство, пробовал мечтать о том, что буду делать, если мне разрешат… Но ревность была сильнее воли – я казался себе человеком, у которого Уэмура уводит любимую, причем уводит открыто, безбоязненно, официально оформив увод… Да, он уводил у меня Вершину, и мои шансы оставить ее за собой были ничтожны, просто до смешного мизерны.

Уэмура подал заявку почти за год, я же – с бухты-барахты. Был самый конец марта и, если даже я получу добро, то уже через два месяца должен быть под Вершиной. Срок подготовки фантастически малый – экспедиции готовят годами, переговоры ведут на уровне посольств, а тут… Бородатый одиночка в джинсах и свитере…

Как рыба на берегу, задыхаясь, я ворочался на неразобранной постели и повторял, повторял, не в силах совладать с досадой и волнением: «Откажут… откажут…» А надо мной в темноте покачивался образ Уэмуры, его обмороженное лицо с узкими глазами, в которых горело нечто такое, что всегда горит в глазах альпиниста, когда он уверен, что поднимется, что именно ему повезет… Несколько раз я встречался с Уэмурой на различных конференциях, всегда выделял из остальных и, находясь рядом, ощущал какое-то беспокойство, почти робость. И вот теперь мои ощущения нашли объяснение – он всегда был моим соперником. Постепенно этот невысокий коренастый человек с обмороженным лицом и огнем в щелках глаз подбирался к Вершине. К моей Вершине!