Читать книгу "Алая нить - Лариса Райт"

Катарина сидит в машине возле детского сада и разглядывает себя в зеркало. Вид, конечно, не блестящий: под глазами уже заметные мешки, блеклые губы, выцветшие ресницы, носогубные складки… Ну, в общем, складки они и есть складки. Конечно, если накраситься или сделать ботокс, то она еще о-го-го, но все же, как ни старайся, в сорок пять ты не будешь выглядеть на двадцать. А она старалась, даже очень старалась. И что теперь? Может, подать иск на всех производителей косметики разом? Не помогают, ребята, ваши лифтинги с пилингами. Жизнь рушится независимо от количества скляночек на твоем туалетном столике. Даже Антонио потешался над бесконечными тюбиками с антицеллюлитными кремами, увлажняющими маслами и вонючими скрабами, а она доказывала, что в обществе, где так нетерпимо относятся к женскому старению, у нее просто нет другого выхода, как пустить килограммы «чудодейственных» средств на праведную борьбу с морщинами.

– Ты в самом деле считаешь, что все это помогает? – спрашивал муж, скептически наблюдая за священным ритуалом намазываний и втираний.

– Конечно, я же врач!

Иногда она все же пыталась заговорить о пластике. Ничего такого серьезного – коррекция глаз, подтяжка бюста. Но тут возмущался Антонио:

– Как ты можешь! Ты же врач!

Катарина с отвращением захлопывает зеркало и говорит, напряженно глядя в лобовое стекло:

– Врач… Как давно это было.

– Мама!

Анита обиженно дергает снаружи ручку машины. Губки надуты, в глазах слезы. Катарина не только не вышла за ней, но даже не заметила приближения ребенка.

– Прости, котик! Залезай! Пристегнись. Едем домой. Знаешь, приехала бабушка.

– Лючия? – В глазах блестят искорки. Вместе с итальянской синьорой приезжает ежедневная пицца и божественный панеттоне[4]. В доме воцаряются запахи шафрана, тмина, корицы, дети ходят довольные, а Катарина почти забывает о том, что такое плита.

– Нет. – «Только этого мне сейчас не хватало!» – Агнесса.

Анитка сдержанно кивает. Воспитание не позволяет ей выразить недовольство приездом другой бабушки, которая всегда привозит целый ворох замечаний и наставлений для внучки.

– Не кисни! – подбадривает Катарина ребенка, подбадривая на самом деле только себя.

3

Эту группу явно что-то отличало от остальных. И хотя Соня никогда не разбиралась в тонкостях человеческой психологии, искренняя заинтересованность посетителей не ускользнула от ее внимания. Русские, а это определенно были русские, разбрелись по залу, следуя указаниям аудиогидов. Обычные экскурсанты не задерживаются в зале надолго. Звуки «Лондонского трио» заставляют их спешить в следующий – к клавесинам композитора. Осмотр экспозиции занимает у рядовых туристов минут пятнадцать-двадцать – столько же, если не больше, они проводят в магазине у выхода, скупая подряд футболки, брелоки, магниты с изображением Моцарта и знаменитые на весь мир конфеты. Составители текста экскурсии отвели нотам и партитурам целых десять минут, но на деле мало кто дослушивает и до третьей. Чаще ценители прекрасного опускают трубки, делают торопливый круг по комнате, скользя безразличным взглядом по черным точкам и палочкам, не задумываясь о том, что им представилась уникальная возможность – разглядеть подлинные части музыкального организма.

Соня привыкла стоять одна у лежащих под стеклом нотных альбомов. Никто не обращает на нее внимания, не мешает читать мелодии и еле слышно напевать их. Если случайный свидетель и бросает изумленный взгляд на что-то бормочущую девушку, она этого не видит. Она вообще редко отрывает глаза от нот. Но сейчас она кожей чувствует чужое присутствие. Текст на пленке давно закончился, но ни один из десяти человек не вышел из зала. Передвигаются от одного экспоната к другому, делают второй, третий круг, косятся на Соню. «Ждут, когда я отойду», – понимает она и делает шаг в сторону, освобождая место.

– Семьдесят девятый или восьмидесятый, – уверенно говорит своему спутнику миниатюрная блондинка.

– Позже. – Мужчина вглядывается в отрывок из «Свадьбы Фигаро». – Я точно помню, что позже.

– Я не так давно защищалась.

– Это не значит, что ты помнишь лучше.

– У меня «отлично» по истории музыки!

– У меня тоже не «два».

– А я говорю, восьмидесятый.

– Позже.

– Нет.

– Да.

– Не позже! – Блондинка оттопыривает губку и слегка топает каблучком.

– Позже! – Мужчина краснеет, надувается, становится похожим на кипящий чайник. Соне уже мерещатся колечки пара, вздымающиеся из его ушей, и она не выдерживает:

– Позже.

Две пары глаз устремляются к ней; в одних – недоверие, в других – торжество.

– Откуда вы знаете? – В голосе женщины еще больше сомнения, чем во взгляде.

– Знаю.

– И все же.

– Просто помню.

– Я тоже помню. Вы музыкант?

– Нет, но…

– А мы музыканты, так что разберемся сами.

– Наташа! – Мужчина явно огорчен нелюбезностью своей спутницы, но та уже покидает зал с видом оскорбленного достоинства. – Извините. – Он неловко улыбается Соне.

– Ничего. «Свадьба Фигаро» – после 1781-го. Это абсолютно точно.

– Спасибо.

– Не за что. Это так же верно, как то, что вы играете на трубе, а ваша… – Соня неторопливо подбирает слово, – коллега – на скрипке.

Молчаливое недоумение определенно требует объяснений от «ясновидящей».

– У вас собранная амбушюра[5]и цепкие губы, а у дамы несколько скован подбородок, будто она что-то зажимает.

– И вы продолжаете утверждать, что вы не музыкант? – слегка кокетливо спрашивает собеседник, подтверждая правоту незнакомки.

– Я не музыкант.

Соня теряет интерес к разговору и возвращается к своему стеклу. Трубач удаляется на поиски скрипачки, за ним неспешно выплывают из зала и остальные.

«Оркестранты, – думает Соня. – Кто же еще, кроме профессионалов, станет так пристально разглядывать закорючки на пожелтевшей бумаге? Кому это интересно? Пожалуй, только ей».

Ну так она и есть профессионал, каких мало. Ее задача – подмечать детали, ускользающие от взгляда простых смертных. Творческая биография Моцарта вовсе не ее конек. Только вот до переезда в Вену композитор отчего-то не ставил завитков в прописной «d», когда царапал пояснения на партитурах, а потом начал. Зачем? Почему? Неизвестно, да и неважно. Главное очевидно: хвостики у буквы появились после 1781-го. На альбомном листе перед Соней – целых три таких знака, значит, и сомнений во времени написания «Свадьбы Фигаро» быть не может.