Читать книгу "Маршал Сталина. Красный блицкриг "попаданца" - Михаил Ланцов"

— Но разве англичане не вмешаются?

— Вмешаются, но я не уверен, что они смогут хоть что-то предпринять в этом плане. Внутреннее напряжение во Франции из-за совершенного разлада экономики столь высоко, что правительство будет хвататься за такое предложение, как за последнюю надежду. Это ведь не только некоторая стабилизация на производственных предприятиях, готовых дать нам очень серьезную скидку, но и сильный политический шаг, умиротворяющий все левое крыло населения. Превосходный будет шаг. Надеюсь, что его не упустят. По крайней мере, высокая активность французских профсоюзов говорит о том, что наши товарищи ситуацию контролируют, — отметил Тухачевский…

На следующий день запись этого разговора легла на стол Сталину, на что, собственно, Михаил Николаевич и рассчитывал, уже давно используя этот способ подачи интересных, на его взгляд, сведений. И жена ему в этом очень помогала, ибо каждый такой разговор они заранее продумывали во время прогулок по парку Сокольники, ставшему у них регулярным местом отдыха, которое эта семейная пара посещала с приличной регулярностью.

— Товарищ Берия, а почему я ничего не знаю о проекте указанного Лазарем[2]торгового договора с Францией?

— Потому что его не существует. Пока не существует, — практически сразу оговорился Берия. — Кроме уже действующих контрактов с США, Германией и Италией, мы работаем над тесным военно-техническим сотрудничеством только с Чехословакией и Китаем.[3]Несмотря на то что ИНО действительно стремилось привести к руководству во Франции левого правительства и парламента, мы не рассматривали такой аспект взаимодействия.

— В текущей ситуации подобный договор заключить реально? — вопросительно выгнул бровь Сталин.

— Более чем. Товарищ Тухачевский очень верно подметил крайне благоприятное для нас стечение обстоятельств. Даже если новое левое правительство будет недолговечным, то французская сторона вряд ли откажется от заключенных контрактов, так как это не только очень серьезно дестабилизирует внутреннее положение во Франции, но и подорвет эффект экономической стабилизации. Это крючок, с которого французы не смогут сорваться без катастрофических последствий. Я уже сегодня утром дал распоряжение Слуцкому, дабы тот подготовил в течение суток докладную записку по наиболее перспективным направлениям возможного сотрудничества.

— А как на этот вопрос смотрит НКИД?

— После предварительных консультаций с Молотовым у НКИД появилось понимание важности вопроса. Товарищ Молотов обещал также в течение суток подготовить докладную записку по перспективам сотрудничества, которые возможны, по мнению НКИД, между нами и Францией.

— Это что же получается, — с некоторым раздражением произнес Сталин, — маршал, далекий от международной политики, отмечает вещи, которые должны отслеживать в НКВД и НКИД?

— ИНО этот вопрос отслеживало, но так как задач не ставилось, материалы и не поднимались. По крайней мере, Слуцкий меня заверил, что у него много полезных сведений собрано по этому вопросу. Что же до НКИД, то это печальное наследие Литвинова, который держал достаточно спорный аппарат наркомата и вел дела из рук вон плохо. А ведь товарищ Молотов эту должность совмещает и времени разобраться в людях и делах у него, по большому счету, нет. Он просто зашивается.

— Так что же, вы считаете, что товарища Молотова нужно снимать с должности? — спросил с небольшой ехидцей Сталин.

— Я считаю, что снимать его не нужно. Товарищ Молотов уважаемый человек с международным авторитетом. Кроме того, должность председателя СНК позволяет ему решать многие вопросы оперативно и без волокиты. Но ему требуется дать опытного помощника, сведущего в дипломатии. Без этого шага НКИД будет и дальше нас «радовать» вот такими провалами в работе. Но этот вопрос он взял под личный контроль и обещал разобраться в кратчайшие сроки.

— Хорошо… — Сталин внимательно посмотрел на Берию. Мысли о том, что Лаврентий устойчиво проявлял себя с хорошей стороны, грели ему душу. И выводы правильные делает. И под его людей открыто не копает. Особенно в свете того, что Генрих совершенно расклеился и практически полностью отошел от дел. Стал пить. Слишком сильно на него подействовала та угроза. Сломала. И чем дальше, тем сильнее он падал духом, погружаясь в пучину уныния и подавленности. «Если справится, — подвел итог своих мыслей Сталин, — вынесу на Политбюро решение об отправке Генриха на пенсию по состоянию здоровья с заменой на Лаврентия. Только вот кем заменить его самого?» Что еще есть по этому вопросу?

— Пока все. Через двое суток я смогу подготовить более детальный доклад по возможному военно-техническому сотрудничеству с Францией.

ГЛАВА 2

17 апреля 1938 года. Прага.

Кабинет генерала армии Чехословакии Войцеховского.

Тухачевский поднимался по ступенькам с некоторым трепетом. Прошло столько лет со времен Гражданской войны, но Михаил Николаевич твердо знал, что у многих людей еще свежа боль о ней и скверные воспоминания. Прежде всего, у тех, для кого та война обернулась тяжелым поражением и изгнанием из собственной Родины. Именно таким человеком и был Сергей Николаевич Войцеховский — уроженец Витебска, «белая кость» старого Императорского корпуса, офицерские традиции которого носили семейный характер со всеми вытекающими последствиями. Убежденный противник советской власти, сражавшийся с ней упорно во времена Гражданской, отступая под ударами Красной Армии через всю Россию до самого Забайкалья.

И вот теперь он, красный маршал, перешедший во время революции на сторону большевиков из Императорской гвардии,[4]здесь. Да, прибыл Тухачевский официально в Чехословакию не ради этой встречи, но для переговоров с компанией Skoda по вопросам военно-технического сотрудничества. А сама эта встреча оказалась его личной инициативой, оговоренной только с узким перечнем посвященных людей, включая Сталина. Но для Войцеховского Тухачевский был врагом. Предателем всего того, во что тот верил. И теперь, с каждым шагом приближаясь к этому непростому разговору, Михаил Николаевич самым натуральным образом трепетал. Да, он был обновленной личностью с колоссальным жизненным опытом, но все одно — сокрытые и загнанные в далекий угол эмоции прошлого всплывали с все нарастающей силой.