Читать книгу "Фиалки по средам - Андре Моруа"

И склонившись к своей пастве, он доверительно сообщил:

— Сэр Роберт появился на свет через четыре года после того, как Байрон гостил в Виндхерсте. Молодая женщина спросила:

— А почему Байрон приехал сюда?

— Он был другом сэра Уильяма.

— Ах, вот что! — сказала она.

Эрве Марсена остановился позади группы, чтобы получше рассмотреть оба портрета. У мужа, сэра Уильяма, было широкое, красное от вина, обветренное лицо. Он производил впечатление человека вспыльчивого и высокомерного. В воздушной красоте его жены сочетались величавость и целомудрие. Однако, приглядевшись повнимательней, в чистом взгляде леди можно было уловить и затаённую чувственность и не лишённое жестокости кокетство. Туристы уже устремились к выходу, а молодой человек всё ещё задумчиво разглядывал портреты. Дворецкий деликатно шепнул, наклонившись к нему:

— Простите, сэр, у вас есть билет? Вы пришли позже других… Все уже заплатили. Поэтому, если позволите…

— Я не турист. Леди Спенсер любезно пригласила меня провести здесь уик-энд и обещала показать интересующие меня документы…

— Извините, сэр… Стало быть, вы и есть молодой француз, рекомендованный леди Хемптон? Минутку, сэр, я только провожу этих людей и тотчас уведомлю её милость… Комната вас ждёт, сэр. Ваши вещи в машине?

— У меня только один чемодан.

В дни, когда леди Спенсер-Свифт открывала двери своего замка иностранным туристам — эти посещения освобождали её от уплаты налогов, — сама она уединялась в гостиной, расположенной во втором этаже. Туда и провели молодого француза. Старая леди держалась горделиво, но без чопорности. Её надменную осанку смягчала насмешливая прямота.

— Не знаю, как вас благодарить, — начал Марсена. — Принять незнакомого человека…

— Nonsense[2], — объявила леди. — Какой же вы незнакомец? Вы явились по рекомендации моей лучшей подруги. Я читала ваши книги. Я давно жду человека, который мог бы тактично поведать миру эту историю. Думаю, что вы как раз подходящее лицо для этого.

— Надеюсь, миледи. Но я не верю своему счастью:

возможно ли, что ни один из блестящих английских биографов Байрона не опубликовал ваших документов?

— Ничего удивительного в этом нет, — объяснила леди. — Мой покойный муж не разрешал показывать дневник своей прабабки ни одной живой душе. На этот счёт у него были старомоднейшие предрассудки.

— А разве эти бумаги содержат нечто… ужасное?

— Понятия не имею, — сказала она. — Я их не читала. От этого бисерного почерка можно ослепнуть, да к тому же все мы прекрасно знаем, что пишут в дневниках двадцатилетние женщины, когда они влюблены.

— Но может случиться, миледи, что я обнаружу в этих бумагах доказательство… м-м… связи Байрона с прабабкой вашего мужа. Могу ли я считать, что и в этом случае я имею право ничего не скрывать?

Леди бросила на француза удивлённый взгляд, в котором мелькнуло лёгкое презрение:

— Разумеется. Иначе для чего бы я стала вас приглашать?

— Вы — само великодушие, леди Спенсер-Свифт… А ведь многие семьи, вопреки всякой очевидности, защищают добродетель своих предков до тридцатого колена.

— Nonsense, — повторила старуха. — Сэр Уильям был чурбан, он не понимал своей молодой жены и вдобавок обманывал её со всеми окрестными девками. Она встретила лорда Байрона, который был не только великий поэт, но и мужчина с ангельской внешностью и сатанинским умом. Леди выбрала лучшего. Кому придёт в голову её порицать?

Эрве почувствовал, что не стоит дальше обсуждать эту тему. Однако, не удержавшись, добавил:

— Простите, леди Спенсер-Свифт, но раз вы не читали этих дневников, откуда вы знаете, что Байрон гостил в Виндхерсте не только в качестве друга хозяина дома?

— Так гласит семейное предание, — решительно ответила она. — Мой муж знал об этом от своего отца, а тот от своего. Впрочем, вы сами сможете во всём удостовериться, потому что, повторяю, бумаги в вашем распоряжении. Сейчас я вам их покажу, а вы мне скажете, где вам удобнее работать.

Она вызвала великолепного дворецкого.

— Миллер, откройте красную комнату в подземелье, принесите туда свечи и дайте мне ключи от сейфа. Я провожу туда господина Марсена.

Обстановка, в которой очутился Марсена, не могла не подействовать на воображение. В подземелье, расположенном под нижним этажом здания и обитом красным штофом, в отличие от остальных помещений не было электричества. Пламя свечей отбрасывало вокруг дрожащие тени. К одной из стен был придвинут громадный сейф, отделанный под средневековый сундук. Напротив стоял широкий диван. Старая леди величественно спустилась в подземелье, опираясь на руку француза, взяла ключи и быстро повернула их в трёх скважинах замка с секретным шифром, после чего Миллер широко распахнул тяжёлые створки сейфа.

Перед глазами Марсена блеснуло столовое серебро, мелькнули какие-то футляры из кожи, но хозяйка протянула руку прямо к толстому альбому в белом сафьяновом переплёте.

— Вот дневник Пандоры, — сказала она. — А вот письма, которые она собственноручно перевязала этой розовой лентой.

Она обвела взглядом подземелье.

— Погодите-ка… Где бы нам вас пристроить… Вот за этим большим дубовым столом вам будет удобно? Да? Ну что ж, отлично… Миллер, поставьте два подсвечника по правую и левую руку от господина Марсена… Теперь заприте сейф и пойдём. А молодой человек пусть себе работает…

— Могу ли я остаться здесь за полночь, миледи? Времени у меня немного, а мне хотелось бы прочитать всё.

— Дорогой господин Марсена, — сказала леди. — Спешка ни к чему хорошему не приводит, но делайте как знаете. Вам принесут сюда обед, и больше вам никто мешать не будет. Утром подадут завтрак в вашу комнату, потом вы опять можете работать. Мы встретимся с вами в час за ленчем… Подходит вам такое расписание?

— Я в восторге, леди Спенсер-Свифт! Не могу выразить…

— И не надо. Спокойной ночи.

Эрве остался один. Он вынул из портфеля авторучку, бумагу, сел за стол и с замирающим сердцем открыл сафьяновый альбом. Старуха была права — почерк и в самом деле был мелкий и неразборчивый. Должно быть, Пандора сознательно стремилась к тому, чтобы её записи было трудно прочитать. Альбом мог попасть в руки мужа. Разумнее было принять меры предосторожности. Но Марсена был искушён в расшифровке самых замысловатых почерков. Он без труда разобрал каракули Пандоры. С первых же строк он не мог удержаться от улыбки. В манере изложения чувствовалась совсем молодая женщина, почти ребёнок. Пандора часто подчёркивала слова — признак горячности или волнения. Дневник был начат в 1811 году, через несколько месяцев после свадьбы.

«25 октября 1811. Нынче я устала, больна и не могу сидеть в седле. Уильям уехал на охоту. Не знаю, чем заняться. Начну вести дневник. Этот альбом мне подарил мои нежно, нежно любимый батюшка. Как я сожалею, что покинула его! Боюсь, что мой муж никогда меня не поймёт. У него не злое сердце, но он не догадывается, что женщине необходима нежность. Я не знаю даже, думает ли он когда-нибудь обо мне? Он чаще говорит о политике, лошадях и фермерах, нежели о своей жене. Со времени нашей свадьбы он, кажется, ни разу не произнёс слово “любовь”. Ах нет, произнёс. На днях он сказал Бриджит: “До чего же трогательно любит меня моя жена”. Я и глазом не моргнула».