Читать книгу "Единственная любовь Казановы - Ричард Олдингтон"

Ну если не в Париж, так в Неаполь, гостеприимный, безудержный, прелестный Неаполь, «находящийся где-то между адским пламенем и раем»… Голова Казановы склонилась на грудь, и он задремал, улыбаясь про себя, думая об этом веселом, шалом Неаполе, где так легко расправлялись с «предрассудками» и так благосклонно улыбались молодому Джакомо…

— При том, какой груз лежит на его совести, он еще улыбается во сне, словно дитя! — раздался громкий иронический голос.

Казанова, вздрогнув, проснулся и с изумлением уставился на немолодого мужчину, сидевшего в кресле по другую сторону камина, уперев подбородок в скрещенные на набалдашнике трости руки. Забавное выражение недоверия появилось в глазах Казановы при виде красивого умного лица мужчины, смотревшего на него с насмешливой улыбкой; когда же он узнал посетителя, в глазах его отразился панический ужас. Рот Казановы еще больше ввалился, глаза расширились, а коротко остриженные волосы под париком встали дыбом. Ему отчаянно захотелось сбежать, скрыться куда угодно, но слишком он был стар и слишком напуган.

— Сен-Жермен… граф… Сен-Жермен! — наконец произнес Казанова, заикаясь, вцепившись в ручки кресла.

— А-а! — Странный гость, дотоле неподвижно сидевший в кресле, шевельнулся, и от движения бриллиант на его пальце сверкнул в угасающем свете камина. — A-а, мой дорогой Казанова, я подумал, что если дать вам время, то вы, пожалуй, узнаете — будем вежливы и назовем это так: вашего друга?

Казанова облизнул пересохшим от страха языком увядшие губы и, когда к нему вернулся голос, проквакал, как старая жаба:

— Но вы же умерли! Пятнадцать лет назад… в Шлезвиге… вы же умерли… мы хоронили вас.

Гость, явно забавляясь, хмыкнул.

— И, однако же, вы видите меня здесь, — сказал он, и его яркие, хоть и немолодые глаза злобно сверкнули. — Как вы это можете объяснить?

— Не знаю. Разве что вы — призрак.

Граф с самым серьезным видом протянул ему золотую табакерку, украшенную бриллиантами и ставшую знаменитой благодаря миниатюре, на которой были изображены его христианское величество Людовик XV и любимица всей Франции.

— Вы помните эту табакерку?

Казанова кивнул, и граф не без издевки продолжал:

— Или вы считаете, что она тоже призрак? Возьмите понюшку.

Казанова неуклюже погрузил дрожащие пальцы в табакерку, но больше просыпал табаку на свое кружевное жабо, чем донес до ноздрей. Он чихнул.

— Ага, — произнес граф, — я вижу, ваш нос не считает мой табак призраком.

Казанова пропустил издевку мимо ушей. Мозги у него после чиханья, казалось, прочистились, и он взял себя в руки с быстротою и умением, приобретенным за долгую жизнь, когда он, попав в переделку, мигом выбирался из нее с помощью острого ума.

— Как вы, черт подери, сюда проникли? Я даже и не слышал! — И, видя, что граф лишь улыбнулся с раздражающим самодовольством, Казанова добавил: — Значит, ваша, так сказать, «смерть» была, я полагаю, тоже одним из ваших трюков?

Казанова явно знал, куда больнее ударить старого противника, ибо граф, раздраженный таким злонамеренным выпадом, принял необычайно величественный вид.

— Сударь! — воскликнул он пронзительным от гнева голосом. — Не судите других по себе, а в особенности графа Сен-Жермена! Вы предали и продали то немногое, что вам хитростью удалось выведать из тайн розенкрейцеров, и сумели провести бедную старую маркизу д’Юрфе; вы позорно воспользовались наивностью сенатора Брагадина из Венеции, сделав вид, будто умеете составлять предсказания по придуманному вами Ключу Соломона и якобы знакомы с Паралисом! Так знайте же, подлый вы человек, погрязший в мирской суете, что подлинное знание тайн розенкрейцеров, примененное во благо и с должным уважением, подарило мне вечную молодость!

Казанова с улыбкой выслушал эту диатрибу[7]и настолько пришел в себя, что даже смог изобразить зевок, который вежливо прикрыл рукой.

— Все это я уже слышал от вас и раньше, граф, — не без издевки заметил он. — Одни считают вас Вечным Жидом[8]. Другие говорят, что вы нашли бутылку с водой Понс-де-Леона[9]. А третьи говорят, что вы — дьявол. А есть и такие, которые грубо называют вас шарлатаном.

— Значит, вы не верите в мои способности! — воскликнул граф, и глаза его сверкнули от гнева и оскорбленного тщеславия. — Да вы посмотрите на меня! Посмотрите, говорю, на меня, — настаивал он властным тоном, пытаясь заставить Казанову поднять на него взгляд. — Разве я выгляжу старше, чем когда вы знали меня в Париже и Лондоне?

— Нет, — откровенно признался Казанова, не в силах побороть холодок, пробежавший по спине. — Нет, не могу сказать, чтобы вы выглядели старше.

Буду с вами честен: клянусь богом, вы выглядите даже моложе.

— А ведь это было сорок лет тому назад! — вновь обретя хорошее настроение, победоносно объявил граф. — А вот вы, мсье де Казанова, вы, который были тогда в самом расцвете лет, сидите сейчас передо мною сморщенной развалиной!

— Милостивый государь, — сказал Казанова, вздернув старческий нос, — оказав нам честь «умереть» в Шлезвиге, а затем воскресив себя с помощью таинств розенкрейцерства, вы, боюсь, забыли воскресить заодно и версальскую любезность, какая некогда была вашим украшением.

— Милостивый государь, — спокойно произнес граф, — вы великий мерзавец.

— Милостивый государь, — парировал Казанова, привстав на полдюйма с кресла и склонив свои чресла в изысканном поклоне, — в этом я уступаю пальму первенства вам. Я знавал многих шарлатанов и мистификаторов, но вам, несомненно, принадлежит первое место.

Похоже было, что эта странная встреча соперников-авантюристов перерастет в ссору двух стариков, но граф промолчал в ответ на последнее высказывание Казановы (в котором, бесспорно, отсутствовало версальское изящество и любезность) и продолжал спокойно сидеть, устремив взгляд на огонь. Казанова тоже погрузился в собственные думы. Несмотря на внешнее хладнокровие, он был немало потрясен неожиданным и таинственным появлением графа и никак не мог объяснить себе, каким образом годы не оставили следа на этом старике, которого одни (как только что напомнил ему Казанова) называли Вечным Жидом, а другие считали незаконнорожденным сыном королевы Испании…

Подобно большинству шарлатанов, Казанова сам не был лишен суеверий, на которых играл в общении с другими. Именно эта полувера в сверхъестественное и способствовала его удачам с простофилями, которых, как ни странно, было превеликое множество в век Просвещения, равно как и полувера в то, что он действительно намерен жениться на приглянувшейся молодой особе, делала его красноречивым возлюбленным. А каждый самовлюбленный человек в старости склонен искренне верить, что могучая Вселенная была создана главным образом для того, чтобы служить ему сценой для бессмертия.