Читать книгу "Шкловцы - Залман Шнеур"

И уже много лет хочется мне выпить немножко водки с тамошними евреями, потому что когда тамошние евреи выпивают немножко водки в штибле[8]по какому-нибудь радостному поводу, то выпивают они ее не просто так. Каждая рюмка колышется на волнах словечек, вздохов, улыбок, взглядов, подмигиваний, которые вроде как не клеятся друг с другом, но в этом-то и заключен глубокий смысл. Например:

— Закон такой, евреи, по капельке!

— Полагаю…

— Хе-хе.

— Ну да.

— Понятно.

— То есть закусь…

— Вот.

— Люди, эй…

— Нет, и закусь тоже.

— Нет муки, нет и Торы, хе-хе.

— Да, но…

— Вы же умный человек, так ведь?

— То есть вот это…

— Это, это, это…

— Это эти…

— И вы еще спрашиваете: что-что?

— Да-да…

— Это, что ли, ответ, это, что ли…

— Это главное.

— Под…

— Точки под «хей»![9]

— Вот-вот-вот.

— Малость.

— Хи-хи!

— Капелька.

— Вот-вот-вот.

— Крошечка.

— Ай-яй.

— Крохотулечка.

— Хи-хи-хи.

— Ай, если б была эта малость.

— Едва-едва.

— Послушайте историю!

— Все было бы совсем по-другому.

— Тссс…

— Мы должны надеяться, что, что, что…

— Угу!

— И весь Израиль!

— Именно.

— Если на то будет воля Божья.

— Лехаим!

— Должно, должно, должно…

— Как сказано в Писании…

— Миропорядок…

— Чем?

— Властию…

— Хи-хи-хи!

— Властию Всевышнего!

— Вот.

— Вот-вот-вот!

Так рюмка поднимается со ступени на ступень, пальцы вздымают ее, бороды качают ее, как серые волны. Слова окрыляют ее, блестящие и смеющиеся глаза провожают ее. Так она возносится высоко, совсем высоко, до Шхинто беголусо, до Зейр анпин…[10]Попробуй удержи эту рюмку!.. Еще чуть-чуть!.. Ее уже не удержать. Она уже слишком высоко! Головы кружатся, глаза смыкаются. И тут наконец она, эта рюмка, опрокидывается, со вздохом и с Шеакол нихъё[11]; проливается из горних миров обратно в плотский, укрепляет обмершее еврейское сердце, а окружающие с закрытыми глазами отвечают:

— Ам-минь!

………………………………

Но выяснилось, что я напрасно надеялся.

Недавно оказался у меня человек из тех мест, эмигрант, и он рассказал очень странные вещи. Во всех тридцати бесмедрешах местечка были, одна за другой, одержаны победы над Всевышним и над Его заповедями. Над Йом Кипером, Пейсахом, субботой. Вместо пиютов[12]поют только «Интернационал». Свитки Торы лежат, как березовые поленья, у старого габая, а серебряные короны и навершия[13]забрали «в казну».

Еврейские девушки стали бесстыдницами. Они курят папиросы и стучат на пишущих машинках в Госторге, Лесторге и прочих подобных рошетейвес[14]. В их свадьбы, в их разводы по «понедельникам и четвергам»[15]не вмешиваются ни раввин, ни родители. А если и захотят вмешаться, у них все равно ничего не получится.

Окрестные леса вырубили взбунтовавшиеся мужики еще при Керенском. За зубровкой и земляникой надобно теперь идти много-много верст, пока найдешь.

Большая водяная мельница, ради которой был сотворен разлив, сгорела, осталось только страшенное колесо. Оно больше не вертится и пропадает в зеленой тине. Вода из разлива утекла в Днепр, и больше не слышно, как кричит «водяной бык». Должно быть, сдох.

Нет ни обывателей, ни обывательского стада. Коровы не бегут с выгона, ни рыжая, ни черная… Так что теперь непонятно, что будет завтра: то ли вёдро, то ли дождь.

Танахник давно уже помер с голоду, и где теперь его Танах — неизвестно. Говорят, что он выставлен в Москве, в музее, на экспозиции «Предрассудки и суеверия».

Мягкосердечных десятских в потертых фуражках больше не видно. Вместо них крутятся бывшие уличные парни в лихо заломленных кепках гепеушников. Хаце Бужаный[16], болячку бы на его обезьянью рожу, Пейшкеле Третий Бык (его деда звали Хоне Первый Бык) и Мендл Гой. Они устраивают строгие ревизии, чтобы евреи, не дай бог, не занялись торговлей и тем, не дай бог, не нанесли убытка государству.

Если евреи и выпивают, то очень редко, тихо и по-быстрому. А что и кому они желают в это время, о том совсем нельзя рассказывать…

Я несколько дней ходил с тяжелым чувством, а потом решил поставить надгробие над тем, что было и прошло.

И вот — написал книжку!

Читают газеты

пер. И.Булатовского

1

Когда-то, в «тучные годы», тридцать, если не больше, лет тому назад, Шклов еще не знал о газетах. Все новости узнавали из «Гамелица»[17], единственным подписчиком которого был аптекарь. Волей-неволей шкловские евреи утоляли жажду из этого сомнительного источника. Ежели нет эсрога, так и бульба сгодится.