Читать книгу "Рискующее сердце - Эрнст Юнгер"

2

Побег в Африку — не просто шальная выходка эксцентричного юнца, это первое приключение Эрнста Юнгера, своего рода притча, предопределившая формацию его личности на долгие годы. Впоследствии Эрнст Юнгер будет выступать как ярый немецкий националист, но немецкие владенья в Африке, как сказано, не очень интересуют юношу Юнгера (аллитерация «юноша Юнгер» в древнегерманском духе поистине возвещает его судьбу и в глубокой старости, недаром слово «der Jünger» в немецком Евангелии Лютера означает «ученик Христа»). Чтобы попасть в Африку, Эрнст Юнгер поступает во французский Иностранный легион, как будто даже не думая о том, что Франция — «der Erbfeind», наследственный заклятый враг Германии. Меньше чем через год предстояло начаться мировой войне, которая была прежде всего очередной войной между Германией и Францией. Интересно, что было бы, если бы война застала Эрнста Юнгера в рядах французского Иностранного легиона. Но судьба распорядилась иначе. Юнгер уже был переброшен в Алжир, когда в дело вмешался его отец и по дипломатическим каналам затребовал сына обратно в Германию, что было не так-то просто: беглым легионерам грозил арест. Но отец и сын Юнгеры доказали, что они оба одного происхождения и у них одна и та же упорная натура.

Род Юнгеров исконно, почвенно немецкий. Эрнста Юнгера на российский лад можно назвать интеллигентом в третьем поколении. Его прадед Георг Христиан Юнгер был мастером-сапожником, его прабабка Гертруда Вильгельмина — из крестьян. Генрих Гейне с высокомерной, вряд ли оправданной иронией говорит о выдающейся роли сапожников в духовной жизни Германии. Теософическим сапожником называет он философа Якова Бёме. Сапожником был народный поэт Ганс Сакс. В опере Вагнера «Нюрнбергские мейстерзингеры» именно Ганс Сакс выступает как хранитель святого немецкого искусства. А Яков Бёме — едва ли не основоположник немецкой философии. Его влиянию многим обязаны Новалис, Шеллинг и сам Гегель. Не памятью ли о прадеде объясняется проникновенно личный тон, в котором говорится о Якове Бёме в «Рискующем сердце»? «Потому никогда не было недостатка в опытах, усиливающих настоятельность философем применением поэтических средств, и при этом наталкиваешься также на совершенно наивные натуры, воспринявшие своего Якова Бёме, Ангелуса Силезиуса или Сведенборга вопреки школьной мудрости как приобретение, ценнейшее для себя». В самом начале «Рискующего сердца» Эрнст Юнгер говорит о Якове Бёме (не о своем ли прадеде?) еще конкретнее: «Когда Яков Бёме при виде оловянного сосуда постиг всю любовь Божию, в его переживании не было ничего необыкновенного, и, быть может, важнее почувствовать, что этот сосуд был именно оловянный». В этих строках угадываются слова Якова Бёме: «У каждой вещи есть уста для откровения». Вспоминаются и его бесхитростные, но глубокомысленные стихи:

Когда миг и век

Для тебя ковчег,

Ты, человек, распрей избег.

(Перевод мой. — В. М.)

Известен пристальный, во многом основанный на мистической интуиции интерес Якова Бёме к естественным наукам. Именно естественные науки, а также арифметику преподает дед Эрнста Юнгера — Христиан Якоб Фридрих Кламор. Фамильное пристрастие перенимает или наследует от него Эрнст Георг Юнгер, отец писателя. Особенно влечет его химия. Уже школьником в родительском доме он создает для себя небольшую лабораторию. Эта склонность настораживает его отца, для которого химия — что-то вроде чистого искусства, а не хлебная профессия. Такую профессию Эрнст Георг вынужден приобрести. Он становится квалифицированным фармацевтом, владельцем аптеки. Но юнгеровское упорство свойственно и ему. В Гейдельбергском университете он изучает химию, работает одно время университетским ассистентом. Вместе с химией, впрочем, он интересуется историей, в которой его привлекают факты, а не историософские концепции. Ему по душе выдающиеся личности: Кортес, Валленштейн, Наполеон. Но символом веры для него остается химия: «Философия едва ли когда-нибудь его занимала; факты для него не нуждались в объяснении — они говорили сами за себя». Так пишет о нем его сын Эрнст. В этом смысле он — типичный человек девятнадцатого века. Юнгер-старший принадлежит к формации интеллектуалов, которую Д. И. Писарев назвал реалистами: «Мы твердо убеждены в том, что человеку, желающему сделаться полезным работником мысли, необходимо широкое и всестороннее образование, в котором Гейне, Гёте и Шекспир должны занять свое место наряду с Либихом, Дарвином и Ляйелем».[2]В этом перечне не случайно имя Либиха, немецкого химика и почвоведа. Из плеяды ему подобных был и отец Эрнста Юнгера. Готфрид Бенн писал о решающем значении естественных наук для его поколения. Эрнст Юнгер стал третьим в своем роду адептом естествознания. В «Рискующем сердце» он воспевает лабораторные исследования отчасти в духе своего отца, обогатив этот дух новыми нюансами, свойственными исключительно ему: «Каждое утро я направляюсь к моему микроскопу, стоящему перед окном, а через это окно можно любоваться прекраснейшим пейзажем в мире. И всякий раз когда я менял серый пиджак на белый халат лаборанта, меня забавляла мысль, насколько микроскопы и телескопы похожи на пушки, а мне всегда нравилось наблюдать, как изящно и точно поворачиваются они на своих лафетах; в сущности, большого различия и нет: все это оружие, которым пользуется жизнь. Меня радует, когда Ницше, временами с гордостью, называет себя старым артиллеристом».

Лейтенант Штурм перед тем, как уйти на фронт, пишет докторскую диссертацию «О размножении Amoeba proteus путем искусственного деления». Отцовская химия в научных пристрастиях Юнгера-сына сменяется зоологией. Уходя на фронт прямо из высшей реальной школы (реалист, по Писареву), он запишется в Гейдельбергский университет, опять-таки следуя примеру отца, но только девять лет спустя, уже после войны, восстановится на естественном факультете уже другого университета — Лейпцигского. Отец мог вернуть сына из Иностранного легиона, но не мог удержать его, когда он ушел добровольцем в действующую армию. Неудавшееся африканское приключение продолжилось в этом новом, поистине рыцарском приключении, которое не действительно без игры со смертью, без ее привкуса: «Всякое удовольствие живет жизнью духа. А всякое приключение — близостью смерти, кружась вокруг нее». Решение уйти на фронт было принято не без влияния Фридриха Ницше, которым Эрнст Юнгер восхищался со школьной скамьи и вспоминал его военный опыт, сидя за микроскопом. У Ницше Эрнст Юнгер перенимает «артиллерийскую точность выражения». Так оформляется героический анархизм Эрнста Юнгера, выбирающего военную дисциплину по доброй воле, согласно категорическому императиву сердца. Эрнст Юнгер — настоящий немецкий протестант в обоих смыслах этого слова: свидетельствующий об изначальной истине и протестующий против ложного буржуазно-либерального порядка вещей, потерпевшего кораблекрушение. Впрочем, горечь от недосягаемой Африки с ее анархией останется надолго, может быть, на всю жизнь, оборачиваясь юнгеровским национализмом 20-х годов, национализмом побежденного, но несломленного воинствующего мечтателя: «Но на полпути со мной сыграла свою шутку инфляция, идол денег со своей динамикой, и если война заставляет сказать А, приходится сказать Б, а это значит, что поневоле урезаешь себя, если принадлежишь к нации, которая проиграла. Конечно, это больно, в особенности больно экономить на средствах, предназначенных для обучения».