Читать книгу "Последний английский король - Джулиан Рэтбоун"

Он почувствовал отвратительный запах и увидел полчища мух, которые с громким жужжанием вились над трупами. Мужчина, юноша, женщина и младенец лежали в канаве, мужчина и юноша на спине, пронзенные копьями, изрубленные мечами, – раны зияли в груди, в животе, на шее. Сколько они пролежали здесь, два, три дня или больше? Стервятники уже выклевали самую сочную, самую мягкую плоть – печень, сердце, глаза, но не тронули ятра обоих мужчин, они так и остались у каждого во рту, куда их засунули убийцы.

Платье женщины было задрано на голову, ее тело сперва досталось насильникам, потом сделалось добычей хищных клювов и когтей. Не столько эти изувеченные, поруганные тела поразили скитальца – на своем веку он видел много насилия, – сколько мысль, что здесь, в Уэссексе, люди даже не могут по-человечески похоронить своих близких.

Он пошел дальше. На склоне холма его застиг холодный дождь и быстро промочил одежду. Прятаться он не стал.

За его спиной на гребне утеса послышался отдаленный топот копыт. Памятуя об увиденном, путник перемахнул через низкую каменную стену и поспешил укрыться в густых зарослях. Второпях он спрыгнул неловко, кое-как помогая себе искалеченной рукой, выругался, почувствовав боль в лодыжке, припал к земле и затих.

Всадников было десятеро. Все в высоких, цилиндрических шлемах, кверху сходящихся на конус. Забрала полностью закрывали лицо. От шеи до самых бедер спускалась кольчуга, из-под нее торчали лоснящиеся кожаные сапоги с узкими носками и зловещими острыми шпорами[6]. За спиной у каждого наискось висел большой щит, похожий на треугольный лист, длинные ножны мечей мерно похлопывали по ногам. На восьмифутовых копьях чуть ниже загнутых стальных наконечников трепетали маленькие алые флажки в форме ласточкиного хвоста.

Крупные лошади, все, как на подбор, вороные и гнедые, откормленные, лоснящиеся, недавно подкованные, на скаку высекали искры из кремнистой дорожки, которая шла по гребню утеса, ярдов на сто выше кустов боярышника. Люди и лошади намертво срослись друг с другом, превратились в идеальные боевые машины, спаянные дисциплиной и незримыми, но прочными узами сообщничества.

Всадники остановились на вершине, покружили, кони фыркали, били копытами, от их мокрых разгоряченных боков валил пар. Странник слышал, как звенят доспехи воинов, видел, как холодные серые глаза оглядывают открытую долину. Один из них, подняв кулак в кольчужной рукавице, рявкнул какой-то приказ, и все развернулись. Снова раздался топот копыт, полетели камни, осколки мела, грязь, хвосты коней развевались на скаку, копья, украшенные флажками, устремились к стальному небу сквозь завесу дождя. Мгновение – и они умчались прочь.

Путник еще минут пять просидел скорчившись, его трясло, как в лихорадке, приступы рвоты выворачивали и без того пустой желудок, грудь готова была лопнуть. Гнев, ненависть, страх охватили его, и что хуже всего – отчаяние. Он осторожно перелез через стену и добрался до гребня холма, стараясь не выставлять светловолосую голову, слишком хорошо заметную на фоне потемневшего неба. Отсюда, с высоты, скиталец взглянул на некогда мирную, лесистую равнину с пашнями, садами и полями, на отлогий склон дальних гор. Там прежде была деревушка с господской усадьбой и часовней из обмазанного глиной ивняка под камышовой крышей. Корфе, врата острова Пурбек. На вершине горы стояла каменная крепость, окруженная земляным валом. Высота ее не превышала двадцати футов, – вполне достаточно, чтобы служить надежным укрытием от набегов пиратов, от данов, которые проникали в эти места с побережья или из гавани Пула, пройдя через топи.

Все уничтожено. Леса вырубили, изгороди снесли, небольшие крестьянские наделы превратили в узкие полосы пахотной земли, сады извели под корень, общинное пастбище тоже перепахали. Все слилось в одно огромное поле. На месте деревни с усадьбой дымились обугленные головешки, зато в низине дом к дому теснились два десятка круглых хижин. Старое разрушили, на его месте построили новое.

Вместо земляного вала появился каменный, втрое длиннее старого и высотой с прежнюю крепость. Вокруг тянулся глубокий сухой ров. На самой высокой точке холма, где природа создала небольшой меловой выступ, начали сооружать каменный замок. Он вознесся уже на шестьдесят футов, но еще не был закончен и торчал, как обломок гигантского зуба. Воины проскакали по мосту через ров и присоединились к своим товарищам, которые несли караул на бастионе. Повсюду трудились мужчины и женщины: таскали в больших мешках камни, разводили известку, взбирались с полными носилками по лестницам, поднимали воротом большие, грубо обтесанные глыбы на шаткие строительные леса.

У ворот крепости стояла виселица. Восемь тел медленно покачивались под дождем, сотрясаясь от внезапного толчка, когда ворона или коршун опускались на плечо или голову жертвы и впивались твердым темным клювом в глаза, губы, шею.

Путник сделал большой крюк, обходя стороной селение, и двинулся дальше от берега, переходя речки не по мостам, а по знакомым с детства бродам, а где брода не было, погружался в воду по пояс или по шею. Он догадывался, что такие же боевые машины караулят мосты. За реками лежали высокие холмы, глубокие долины. Здесь уцелели леса, листья берез еще только начинали золотиться, дубы и буки до середины осени простоят в тяжелом зеленом уборе. Странник не заходил в деревни. Когда кончились хлеб и сыр, он перешел на орехи, на перезревшие ежевичные ягоды, которые облепила мошка, на желуди и семена бука. Они утоляли голод, но вызывали мучительные спазмы.

К вечеру второго дня он добрался до более широкой и глубокой реки, протекавшей по узкой долине. Крутые лесистые склоны так близко сходились, что долину уместнее было бы назвать ущельем. Река текла на юг, потом резко сворачивала под прямым углом, огибая два отколовшихся от гряды холма. Один, низкий и почти квадратный, где когда-то стояли лагерем римляне, назывался Ход-Хилл; другой гораздо выше и длиннее, с горбатой вершиной, вокруг которой змеился земляной вал, – Хэмблдон. Путник поднялся по южному склону, продираясь сквозь кусты боярышника, чьи красные ягоды казались каплями только что пролитой крови, перелез через вал, добрался до вершины горы и, наконец, увидел внизу Долину Белого Оленя.

Дождь лил на поля и рощицы, омывая черный остов сожженной усадьбы – его усадьбы. На месте господского дома и примыкавших к нему флигелей, где прежде жили женщины с детьми, чернел пустой, лишившийся камышовой крыши каркас. Дождь прибивал к земле узкие струйки дыма, поднимавшиеся над немногими хижинами и лачугами. Вот и все, что осталось от большой деревни, которая стояла прежде в ста ярдах за оградой манора[7]. Ограду тоже разобрали. Путник поглядел направо, туда, где к подножью холма жалось когда-то другое селение. И там тоже самое. На месте маленькой церкви, в которой он венчался, стоял просторный, крытый дранкой амбар. Он уже видел такие на века возведенные амбары в Нормандии и знал, что они означают: богатство и роскошь для господ, нищету и голод для тех, кто трудится на этой земле. С рабочей скотиной и то обходились лучше.