Читать книгу "Будущий год - Владимир Микушевич"

— Кажется, я действительно заставила себя ждать, — попыталась отшутиться Зоя.

— Ждать не страшно, лишь бы дождаться, — ответил Евгений Антонович.

— Я, конечно, очень виновата перед вами; мне следовало приехать раньше…

— Тем более, я рад вас видеть.

Евгений Антонович никогда не говорил своим ученикам «ты». Его непоколебимая любезность восхищала и осаживала самых отчаянных сорванцов, но теперь в этом неизменном «вы» Зое почудилось безразличие.

— Вы не забыли меня, Евгений Антонович?

— Что вы, как можно забыть вас, мою Музу, мою вечную спорщицу. Муза на то и муза, чтобы опровергать наши выводы. Позвольте мне теперь опровергнуть вас…

— Но ведь я непростительно долго отсутствовала…

— Честно говоря, я не заметил вашего отсутствия.

— Вас навещает кто-нибудь?

— Разумеется, навещают; вы только что видели, меня навещает она…

Евгений Антонович показал на окно вслед ушедшей белке. Зоя принялась поспешно раскладывать на столе гранаты.

— Это для вас, Евгений Антонович…

— Благодарю. Они понравятся ей, будьте уверены.

— Что я могу сказать в свое оправдание, Евгений Антонович? Боюсь, вы не представляете себе, как некогда современному человеку. У меня диссертация, муж, сын… Вечно что-нибудь откладываешь на будущее.

— А как вы теперь понимаете будущее?

— Представьте себе, мой сын задает мне этот вопрос каждый день, вернее, каждый вечер. Перед сном он всегда спрашивает меня: «Мама, когда бывает будущий год?» Не знаю, что ему ответить. Может быть, вы подскажете мне…

— До сих пор я не позволял себе подсказывать моей лучшей ученице.

— А я все-таки ваша лучшая ученица?

— Кто же, если не вы…

Солнечный луч неуклонно приближался к портрету на стене. С тех пор как Зоя впервые вошла в комнату своего учителя, портрет постоянно висел над диваном, но Евгений Антонович никогда не говорил, чей это портрет.

— Есть вопросы, на которые даже лучшая ученица не может ответить. Тогда она обращается к учителю, — сказала Зоя.

— А учитель вправе напомнить ученице, что они прошли. Вспомните наши с вами исследования, уважаемый ассистент.

— Вспоминаю.

— Я пытался математически выразить отношение настоящего, прошлого и будущего. В будущем я склонен был видеть реализацию прошлого. С такой точки зрения будущее формируется по мере того, как прошлое накапливается и углубляется. Вы возражали мне…

— Так вот мне всю жизнь возражает муж. Он доказывает, что нам с сыном нельзя терять, нельзя упускать времени, как он выражается. Лекция сменяется кинофильмом, кинофильм — экскурсией. А я в этом калейдоскопе информации и развлечений не запоминаю ничего. Жизнь ускользает от меня. И от моего сына, боюсь, тоже…

— Вы боитесь?

— Боюсь, что не помню ничего, кроме отдельных мгновений. Помню, как стояла под сосной, как смотрела в небо, как слушала вас. А моему сыну некогда поднять глаза. Если он поднимает их, то принимает небо за купол планетария.

— Разрешите продолжить. Вы возражали мне, указывая на то, что я растворяю будущее в прошлом. И я учел ваши возражения.

— Евгений Антонович!

— Как же иначе, моя дорогая муза. Тогда я разработал формулу, от которой не отказываюсь и теперь: прошлое относится к настоящему, как настоящее к будущему. Таким образом, настоящее — это прошлое по отношению к будущему и будущее по отношению к прошлому.

— На это я возразила вам, что, приравнивая будущее к настоящему и прошлому, вы недооцениваете будущее.

— Совершенно верно. Тогда я уподобил прошлое и будущее двум параллельным линиям, которые пересекаются в бесконечности, то есть в настоящем.

— И я поняла вас в том смысле, что вы оказываете предпочтение настоящему перед прошлым и будущим.

— Да, в настоящем я увидел претворение прошлого и предварение будущего.

— А ваша любимая ученица так и не знает, когда бывает будущий год.

— Вы ошибаетесь. Вы знаете, это так же хорошо, как мы все, Сократ знал, что он ничего не знает. Мы не знаем, что мы знаем.

— Что же мы знаем, Евгений Антонович?

— Что мы живем в будущем, дорогая моя муза. Никто иной как вы навели меня на эту простую мысль. Каждое ваше мгновение не только было, но и осталось будущим для целых поколений, в сущности, пожертвовавших собой ради этого будущего, то есть ради нашего настоящего. На вопрос вашего сына я бы ответил так: «Будущий год уже наступил. Сейчас тоже будущий год».

Солнечный луч осветил, наконец, портрет на стене. Неожиданно для самой себя Зоя спросила:

— Евгений Антонович! Вы не скажете мне, чей это портрет?

— С величайшим удовольствием. Это портрет моей любимой ученицы.

— Неужели вы никого не любили в жизни, кроме своих учениц?

— Кого же любить учителю, если не свою ученицу, дорогая моя муза?

— Вы хотите сказать, что лучшая ученица пс всегда любимая? Я верно вас поняла?

— Не совсем. Ваш вопрос, пожалуй, сложнее вопроса, заданного вашим сыном. Отвечу вам, как умею. Она снова пришла ко мне в эту комнату, хотя давно уже закончила школу. Она тоже жаловалась, что жизнь ей не дается, Я не сумел или не успел разубедить ее. Началась война. И она, и я ушли на войну из этой комнаты. Я вернулся, она не вернулась.

— Она… погибла?

— Судите сами!

Зоя всмотрелась в освещенный портрет и отшатнулась, увидев свое собственное лицо. Раньше она не замечала никакого сходства между собою и портретом, потому что девочкой выглядела иначе.

Прошли годы, и сегодня утром она видела себя в зеркале именно такою. И теперь она как бы смотрелась в зеркало, в котором не отражалось ничего, кроме нее…

На улице, всё так же безлюдной, Зоя встретила, наконец, знакомую почтальоншу. После обычных вопросов и ответов Зоя осведомилась: «Л как себя чувствует Евгений Антонович? Вы носите ему пенсию на дом, или он ходит на почту сам?» Почтальонша запнулась в замешательстве: «На дом? Куда на дом? Из их дома всех уже переселили. А Евгений Антонович умер в позапрошлом году».

Стужа

Получив «посредственно» на экзамене по латинскому языку, он сел на электричку, вышел на загородной станции и углубился в лес. Всю дорогу он думал над тем, откуда в университете узнали его школьное прозвище Головастик. Свои злоключения он приписывал этому прозвищу. У преподавателя просто рука не поднялась бы поставить «хорошо» или «отлично» Головастику. Лес привлекал его потому, что избавлял от расспросов и встреч. Стояла оттепель, с деревьев капало. Тропинка проваливалась под ногами. Ему было все равно, куда она ведет. Он смотрел только себе под ноги, не глядя по сторонам, и не обращая внимания на то, что погода меняется. Неподвижные массивные тучи зашевелились. Сперва они ползли, потом поплыли и, наконец, полетели. Днем было гораздо темнее, чем в этих сумерках, предвещавших ясную ночь. Капать перестало. Тропинка затвердела, ухабистая и скользкая. Он сам не заметил, как свернул на лыжню, терявшуюся среди леденеющих стволов. Лыжня только что застыла и соблазняла своей накатанной прочностью. Сворачивать было больше некуда. Справа и слева расстилались непроходимые сугробы. Лыжня извивалась, петляла, двоилась. Невозможно было определить, сколько их рассекало прогибающийся наст. Стоило вступить на лыжню, и направление пропало. Однообразное вращение туч в клубящейся вышине увенчивало нечеткий чертеж лабиринта.