Читать книгу "Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Владимир Липовецкий"

Но и это лошадиное тягло на четвертом году войны почти исчезло с городских улиц. Лошади были мобилизованы для нужд армии. Да и конина стала большим лакомством.

Столица Российской империи затихла и потускнела. Некогда шумные и заполненные разнообразными товарами магазины заколочены досками. Крест-накрест.

Закрылись не только магазины, но и заводы, фабрики и всякие мелкие предприятия. Многие рабочие ушли в солдаты или разбрелись по необъятной России. Революция, подобно тайфуну, зародившись в Петрограде, теперь достигла самого глухого уголка бывшей империи.

Улицы опустели. Зато железные дороги напоминали муравьиные тропы. Сундучки, мешки, чемоданы, узлы, котомки… Шел широкий и стихийный товарообмен. Иногда поиск муки, крупы или сахара забрасывал человека, подобно океанскому течению, невероятно далеко. И бывало, в силу этих обстоятельств, жизнь его складывалась неожиданным образом, а путь домой лежал через годы.

Собственно, так и случилось с маленькими героями нашей книги. Но об этом рассказ впереди.

Война шла на всех фронтах — и там, где стреляли, и там, где отнимали возможность жить, лишая хлеба.

Скудный продовольственный паек выдавался по карточкам — четвертушка, а то и восьмушка фунта плохого и очень плохого хлеба на день. Иногда что-нибудь в придачу. Скажем, ржавую селедку.

Деньги мало что значили. Процветал черный рынок.

Ослабевшие от голода люди падали на улице. Как огонь без топлива, так и человек без пищи постепенно угасает. Но петроградцы отличались необыкновенной живучестью, умением приспособиться и противостоять обстоятельствам и тяготам жизни. И вот весной они взялись за лопаты, стали разделывать под огороды все свободные клочки земли. Даже перед зданием Русского музея, где прежде цвели розы. Большое подспорье к скудному пайку.

Петроградцы страдали не только от голода. Старый Петербург имел в основном печное отопление. И вот, вооружившись топором и пилой, прихватив, в зависимости от сезона, санки или тележку, горожане целой семьей или даже коммуной отправлялись на окраину города. Там было много брошенных домов. Хозяева либо умерли, либо уехали. В дело шли заборы и деревья, которые, спилив, тут же разделывали и грузили на ручной транспорт.

В то время Советы передавали освободившееся жилье, в том числе и большие барские квартиры, рабочим. Печальную известность приобрели петербургские кварталы бедноты, описанные еще Федором Достоевским. С жалким скарбом в руках люди покидали подвалы и чердаки, покидали Васину деревню, расположенную между 17-й и 18-й линиями Васильевского острова, дома Зелемана по Черной речке, княжны Чертковой по Большому проспекту, халупы других окраин.

Дома эти настолько обветшали, что страховые общества отказывались принимать их для страхования. Рабочие спали на соломенных матрацах. Иногда в комнате проживало от сорока до шестидесяти человек — и семейные, и холостые.

Но, перебравшись в барские дома с высокими потолками, жители окраин все равно предпочитали собираться двумя-тремя семьями в одну комнату. Не старая привычка руководила ими, а необходимость сообща пережить голод и холод. В общей комнате ставили прямо на полу маленькую железную печурку, которую прозвали буржуйкой.

Да, людям в то суровое время была не чужда самоирония, был свойствен и оптимизм. Революция вселила в сердца веру в завтрашний день их детей. Это помогало преодолевать трудности и житейские неурядицы.

Но голод все больше наступал на Петроград, на каждый дом и семью.

Еще в середине семнадцатого года министр продовольствия Временного правительства С. Прокопович констатировал: «Продовольственное дело у нас висит на ниточке». На одном из своих заседаний Петроградская городская дума признала, что «положение хлебного дела в городе близко к катастрофе».

После Октября поставки хлеба Петрограду сократились вновь. В среднем город получал тринадцать вагонов хлебных грузов в день. А потребность по самой низкой норме (полфунта хлеба в день на едока) была в тридцать вагонов.

Большевики приняли чрезвычайные меры. Беспощадная борьба со спекуляцией. Вплоть до расстрела изобличенных спекулянтов и саботажников. Обыски всех вокзалов, складов и других помещений в городе и его окрестностях. Это дало результаты. На складах бывших торговых фирм, в железнодорожных вагонах и на баржах обнаружили и реквизировали много продуктов.

Куда уж хуже! Но весной восемнадцатого года продовольственное положение еще более усугубилось, стало невыносимо трудным! К этому времени белая армия захватила самые хлебные районы.

Перестал поступать хлеб с Украины. А ведь она выращивала до войны более трети всего зерна.

Да простит меня читатель, но в этой книге моими помощниками станут документы, найденные не только в архиве, но и на пожелтевших страницах газет, в домашних альбомах, в дневниках и письмах. Одно из них вы сейчас прочтете. Смысл его тот же — дети и голод.

Я уже привел телеграмму, посланную Лениным в Харьков. Теперь вот письмо, отправленное петроградцем С. Дегтяревым самому Ленину:

6 марта 1918 г.

Товарищу Ленину. Личное.

Обращаюсь к вам не к комиссару, а просто к человеку. Дело вот в чем. Моя жена на улице Жуковского подняла оставленную бедной женщиной девочку с запиской: «Клавдия»:

Девочка очень истощена и больна, и ей только 2 месяца. Поместить ее в приют невозможно, так как ей нужно материнское молоко. Поговорив с женой, мы решили девочку оставить у себя. Жена сейчас кормит нашу родную дочь (ей один год). Но чтобы кормить и Клавдию, она должна и сама больше кушать. Иначе у нее не будет молока для двух малюток.

Я сейчас, к сожалению, без работы, несмотря на то, что по профессии автомобилист-техник. Но работы сейчас нет. То есть, нет средств к существованию. И я решил обратитьсяк вам. Помогите нам материально. Дайте возможность поставить на ноги малютку и сделать из нее честного работника-гражданку.

Я извиняюсь, что затрудняю вас такой просьбой, когда вы и так завалены государственными делами. Но так хочется спасти малютку. Сумму обязуюсь возвратить. Я не прошу благотворительности, а прошу помочь лишь временно. Ведь я найду работу. У меня есть голова и руки. Но сейчас очень тяжело… А если нельзя, то как-нибудь буду тянуться и подниму двух малюток.

Они теперь обе мне родные.

С. Дегтярев.

Петроград, ул. Жуковского, дом 7, кв. 57.

Меня самого воспитали чужие люди. Я сам много видел горя и труда. И хочу эти маленькие создания поднять.

Афишировать себя не буду и надеюсь — письмо останется между нами.

Напрасно ли надеялся С. Дегтярев?.. Почти восемьдесят лет пролежало его письмо в архиве, прежде чем я его обнаружил. Каков был ответ В. Ленина, как сложилась судьба безработного петроградца и двух его малюток — мне не удалось узнать.