Читать книгу "Хозяин морей. Командир и штурман - Патрик О'Брайан"

— Если вам уж так неймется отбивать такт, сударь, умоляю, делайте это хотя бы вовремя, а не с опережением на полтакта.

Выражение лица Джека Обри изменилось: дружелюбную готовность к общению тут же сменила несколько смущенная враждебность. Он действительно отбивал такт, и, хотя считал, что отбивал точно, это все равно было верхом легкомыслия. Лицо его стало багроветь, он уставился в бесцветные глаза соседа и вскипел: «Я полагаю… «, но тут его прервали аккорды зазвучавшей в медленном темпе музыки.

Задумчивая виолончель пропела две собственные фразы, а затем затеяла диалог с альтом. Но музыка уже не захватывала Джека полностью, он поневоле краем глаза изучал досадного соседа. Это был невысокий, темноволосый, бледный человечек в заношенном черном сюртуке — типичный шпак. Возраст его было трудно определить не только потому, что у него была ничем не примечательная внешность, но еще и из-за парика с сединой, по-видимому на основе из металлических нитей и без всяких следов пудры. Ему можно было дать и двадцать лет, и шестьдесят. «Пожалуй, он мой ровесник, — подумал Джек. — Бледная немочь, но до чего спесив!» Сделав такой вывод, он снова погрузился в музыку. Проникаясь ее гармонией, Джек с не меньшим увлечением следил и за мелодической алгеброй изящнейших арабесок. О соседе он вспомнил лишь в перерыве, да и то избегал смотреть в его сторону.

Звуки менуэта заставили молодого офицера непроизвольно кивать головой, а когда он поймал себя на том, что рука его готова взмыть в воздух, то сунул ее под колено. Менуэт был оригинален и приятен, не более того, но за ним последовала удивительно сложная и драматичная последняя часть, которая, казалось, вот-вот откроет некую тайну. Могучие аккорды сникли до шепота одинокой скрипки, и постоянный гул, который не стихал все это время в задних рядах, едва ли не заглушал ее звуки. Какой-то военный громко фыркнул, и Джек сердито оглянулся на него. Затем скрипке стали вторить остальные участники квартета, и музыкальный сюжет вернулся к своему началу. Было необходимо вновь попасть в струю, поэтому, когда зазвучала виолончель с ее предсказуемо-неизбежным «пом, пом-пом-пом, по-ом», Джек уткнулся подбородком в грудь и, не сумев удержаться, промычал в унисон с инструментом: «Пом, пом-пом-пом, по-ом». Но тут же получил локтем в ребро и услышал, как в ухо ему шикнули. Вдобавок он заметил, что его взметнувшаяся рука вновь порывается отбивать такт. Опустив ее, он стиснул челюсти и сидел, уставившись себе под ноги, до тех пор пока не стихла музыка.

Джек сполна оценил величественный финал, признав, что тот далеко превзошел незатейливое взвинчивание темы, которого он ожидал, но полного удовольствия уже не получил. Под аплодисменты и общий шум сосед, в свою очередь, смотрел на него не столько с вызовом, сколько с искренним неодобрением. Они не разговаривали, оба сидели так, словно каждый проглотил кол, неприязненно ощущая присутствие друг друга, в то время как миссис Харт, жена коменданта, исполняла на арфе продолжительную и технически весьма каверзную пьесу. Джек Обри посмотрел в высокие, элегантные окна: на зюйд-зюйд-осте огненной точкой в небе Менорки[6]всходил Сатурн. Кстати, толчок в бок был так резок, что больше походил на удар, да еще намеренный. Ни темперамент молодого моряка, ни кодекс офицерской чести не позволяли молча проглотить обиду. А удар это уже не обида, а оскорбление.

Поскольку моряк слишком долго мешкал, гнев стал испаряться и превратился в меланхолию: Джек поневоле стал размышлять о том, что не имеет своего корабля, об обещаниях, данных ему прямо или косвенно — и нарушенных; о многих планах, которые оставались лишь мечтами. Призовому агенту, своему деловому посреднику, он задолжал сто двадцать фунтов, а вскоре предстояло платить пятнадцать процентов от этой суммы. Жалованье же его составляло всего пять фунтов двенадцать шиллингов в месяц. Некстати вспомнились иные приятели и сослуживцы. Будучи моложе Джека, они оказались удачливее и обогнали его. В лейтенантских чинах они уже командовали бригами и тендерами, а некоторые даже получили временное звание капитана и ждали его подтверждения. Причем все они захватывали трабакало в Адриатике, тартаны в Лионском заливе, шебеки и сетти[7]по всему побережью Испании. Слава, продвижение по службе, призовые деньги.

Услышав бурю оваций, Джек очнулся, принялся ожесточенно хлопать в ладоши, придав лицу восторженное выражение. Молли Харт сделала книксен и улыбнулась; поймав его взгляд, улыбнулась снова. Он принялся аплодировать еще громче, но она как-то почувствовала, что он или не удовлетворен концертом, или отчего-то был невнимателен, и ее радость заметно уменьшилась. Однако исполнительница продолжала благодарить слушателей сияющей улыбкой. В бледно-голубом атласном платье, с двумя нитками жемчуга — жемчуга с корабля «Святая Бригитта» — она выглядела неотразимо.

Джек Обри и его сосед в порыжелом черном сюртуке поднялись одновременно и переглянулись. Джек с выражением холодной неприязни — остатки нарочитого восторга, исчезая, делали его особенно жестким — негромко произнес:

— Мое имя Обри, сэр. Меня можно найти в гостинице «Корона».

— А мое, сэр, Мэтьюрин. Каждое утро я бываю в кофейне Хоселито. Не изволите ли отодвинуться?

У Джека вдруг возникло нестерпимое желание схватить свое хрупкое золоченое кресло и разбить его о голову этого заморыша, однако он сдержался и даже принял довольно учтивый вид. У него не было иного выбора, поскольку поневоле приходилось соблюдать правила хорошего тона. И вскоре ему уже пришлось протискиваться сквозь плотную толпу синих и алых мундиров, среди которых иногда попадались черные сюртуки штатских. Добравшись до тройного кольца, окружавшего миссис Харт, он через головы почитателей воскликнул: «Очаровательно, великолепно, превосходно исполнено!», помахал ей рукой и вышел из салона. Проходя по холлу, Джек обменялся приветствиями с двумя морскими офицерами. Один из них был его прежним сослуживцем, с которым они сиживали в кают-компании «Агамемнона». Тот заметил:

— У тебя какой-то очень недовольный вид, Джек.

Второй, высокий мичман, прямой как палка от такого скопления высоких чинов и собственной накрахмаленной сорочки с оборками, когда-то был младшим офицером его вахты в пору службы Джека на «Тандерере». Наконец, Джек поклонился секретарю коменданта, который ответил улыбкой, поднятыми бровями и многозначительным взглядом.

«Интересно, что за делишки обделывает сейчас эта ракалья?» — подумал Джек, направляясь к гавани. Ему вспомнились двуличие секретаря и его собственное недостойное заискивание перед этой, увы, влиятельной персоной. Обри был почти обещан великолепный, хотя и малотоннажный, недавно обшитый медью, только что захваченный французский капер[8]. Но тут нагрянул с Гибралтара брат секретаря, и капер, ясное дело, достался ему. «Поцелуй меня в задницу!» — громко произнес Джек, зло вспомнив, с какой покорностью он встретил это известие наряду с очередными признаниями секретаря в его добром к нему отношении и туманными обещаниями будущих благ. Затем припомнил собственное поведение в нынешний вечер, в особенности то, как он уступил дорогу этому недомерку в сюртуке, не сумев достойно ответить, не найдя подобающих слов, которые были бы одновременно и учтивы, и убийственны. Он был чрезвычайно недоволен самим собой, заносчивым штатским и всем военным флотом в придачу. Не радовали его ни бархатная нежность апрельского вечера, ни хор соловьев в апельсиновой роще, ни грозди звезд, до которых, казалось, можно было дотянуться рукой.