Читать книгу "Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц? - Эрвин Ставинский"

Я ужасно скучал по тебе — громко стараясь перекричать уличный шум ответил Эрнст и хлопнул Вилли по плечу. — Иногда мне так требовалась твоя поддержка, уж очень скверно было на душе.

— Я это знал, но ничего не мог поделать!

Наконец они вошли в отель. Эрнст тут-же потребовал хороший номер. Подошел посыльный, взял чемодан, и они не спеша поднялись наверх.

Потом Эрнст открыл чемодан, вынул необходимые вещи и пошел в ванную. Расслабившись в теплой воде, он принялся откровенно рассказывать о своих злоключениях.

— Но как бы гнусно не оборачивалось дело, — говорил он, — я, в сущности, никогда не сомневался, что все кончится хорошо. Я был уверен, что партия добьется своего. И она меня не подвела.

— Я чего-то не понимаю, — заметил Вилли, — ведь за первого встречного партия не будет вступаться, так?

— Ну конечно, — подтвердил Эрнст, энергично обтираясь мохнатой простыней. — Ну да, у меня есть заслуги и связи. А ты как думал. Я им помогал, когда работал в полиции. Заломон меня в беде не бросит. Теперь мои отношения с Францем стали еще теснее, — хвастался он.

Ужин принесли в номер, и Эрнст начал рассказывать, как он стал своим человеком в нацистской партии, и что теперь он надеется жить на ее средства. Отсюда и новое пальто и мягкий вагон.

— И все это время ты скрывал от меня свою связь с нацистами? — удрученно вопрошал Вилли. Но Эрнст лишь хитро улыбался.

Когда речь шла о повседневной жизни, Вилли обычно соображал медленно, и сейчас он с трудом переваривал рассказ друга. «Значит Эрнсту не только удалось избежать последствий того «мокрого дела», он даже ухитрился извлечь из него пользу, — думал Вилли. — А мне нечем похвастаться. Как был, так и остался ассистентом в политическом отделе». Эрнст заметил, как омрачилось лицо друга и довольно бесцеремонно спросил:

— Ну, а деньги у тебя водятся?

— Найдутся, — пытаясь сохранить достоинство, ответил Вилли, — триста марок в месяц полиция мне гарантирует. Кое-что подрабатываю в частном сыске.

Эрнст помолчал и решил переменить тему разговора. Он стал объяснять, почему он приехал в Мюнхен и пригласил сюда Вилли. Оказалось, что завтра на большом партийном собрании в цирке «Кроне» его возможно смогут представить руководству и мюнхенским членам партии. Это очень важно, считал он.

— Франц Пфеффер фон Заломан прилетит из Берлина, чтобы самолично представить меня, — похвастался Эрнст, — тебе тоже там надо быть, может удастся представить и тебя.

Вилли внимательно всматривался в лицо друга и все никак не мог понять, как обычный с виду парень мог добиться столь ощутимых успехов в жизни. А Эрнст между тем зевал и блаженно потягивался, лежа в кровати.

Вернувшись к себе в отель на Румфордштрассе, Вилли долго лежал без сна, размышляя об успехах Эрнста. «А деньги у него есть, это сразу видно, партия не хочет, чтобы он голодал. Только бы все закончилось лагополучно» — думал он, прикрывая заботливостью свою зависть к другу.

Эрнст всегда старался устроить себе хорошую жизнь и при этом вечно попадал во всякие истории. Не очень было прилично, когда поднялся шум из-за каких-то роялей, которые Эрнст во время войны вывез из Польши в Германию. Да и теперешние дела друга, эти поручения партии, которые он выполняет, вызывают подозрение. Ведь не ради его прекрасных глаз партия несет такие расходы. Очевидно, его вынуждают заниматься рискованными делами. Может, даже «мокрыми».

Во время последних выборов национал-социалистическая партия заметно укрепила свои позиции. Миллионы немцев поверили, что только она сможет стать силой, способной вызволить Германию из тисков экономического кризиса. Они считали, что новому правительству удастся решить острые социальные и внутриполитические проблемы.

Эрнст пожурил друга: быть членом нацистской партии сейчас очень важно. Пожалуй, придется приложить к этому руку. Заметив, что Вилли усмехается, он заверил:

— Уж ты на меня положись. Твой друг кое-что умеет в этой жизни!

Вилли не возражал, однако недоверчивое выражение не сходило с его лица. Ведь Эрнст, при всей его ловкости, не смог даже удержаться в полиции, с треском оттуда вылетел, а теперь намеревается стать высокооплачиваемым политическим агентом. «Вот уж любитель побахвалиться!

Когда они вошли в битком набитый зал, Вилли к своему удивлению, убедился, что Эрнст не хвастал. Вилли глазам своим не поверил: Эрнст, этот бывший обер-вахмистр и мелкий полицейский чиновник, сын покойного школьного учителя Игнаца, оказался своим среди собрания нацистской партийной верхушки. Он свободно общался с какими-то бонзами, обменивался мнениями со знакомыми, кому-то кивал, махал рукой. Вилли был просто поражен. Удивление вызывал не только столь большой успех, сколько та уверенность и непринужденность, с которыми Эрнст держался в этой необычной обстановке. Он чувствовал себя здесь как рыба в воде.

Вилли, зная, что мюнхенский отдел политической полиции внимательно наблюдает за нацистами, решил держаться в сторонке. Не знающие его люди раскланивались с ним, принимая его за одного из партийных бонз. Эрнст же все время суетился и при каждом удобном случае повторял, что сам-то он ничто, просто так сложились обстоятельства, что ему удалось оказать партии кое-какие услуги, но вот его друг — это да! Очень способный человек! Обратите на него внимание.

Наконец появился близкий знакомый Эрнста, которого Вилли прекрасно знал по полицейским сводкам и публикациям в печати: начальник штаба штурмовых отрядов Франц Пфеффер фон Заломон. Эрнст сразу же подошел к нему, угодливо раскланялся, внося при этом какую-то понятную им интимность, а тот лишь снисходительно улыбался и кивал в ответ.

Франц фон Заломон был небольшого роста, гладкий, холенный, с розовой кожей и склонностью к полноте. Его светлые глазки хитро поглядывали из-за прищуренных век. Одет он был в коричневую форму нацистского руководителя, и она шла ему, делая его полноватую фигуру более подтянутой.

Значит, вы и есть друг нашего Эрнста, — сказал он, небрежно протянув Вилли мягкую, вялую руку и бесцеремонно разглядывая его с ног до головы.

Вилли чувствовал себя неловко, не зная, как ему следует расценивать слова фон Заломона. Несмотря на внешнюю простоту обращения, в нем ощущалась высокомерность и какая-то барская презрительность к окружающим. Он играл здесь одну из первых ролей и сознавал это, как сознавали и все окружающие. От него веяло силой, самоуверенностью и вместе с тем, каким-то предвестием беды, и как ни заманчива была для Вилли мысль о знакомстве с этим человеком, внутренний голос опытного полицейского предостерегал его от сближения.

— Я приехал в Мюнхен по делам партии, — отрывисто заговорил фон Заломон, — но Эрнст просит представить его фюреру. Если вы непротив, я готов представить и вас.

Он улыбался, и его светлые глазки весело смотрели в светлосерые глаза Лемана. Вилли спокойно выдерживал этот взгляд. Однако фон Заломона кто-то отвлек, потом все двинулись в круглый зал цирка, и, судя по всему, он быстро забыл о друзьях.