Читать книгу "Госпожа Мусасино - Сёхэй Оока"

О покончившем с собой брате он сказал: «Дурак». По его словам, поражение в последней войне — закономерный результат скороспелых решений правительства Мэйдзи, которому ничего не оставалось, как пожертвовать собой. Миядзи был поклонником Кацу Кайсю,[11]подчеркивал прогрессивность совета даймё, спланированного гениями из центра, но сбивал с толку своих гостей, заявляя, что Япония наконец-то возвращается к рассудочности времен Токугава Иэясу.

Он считался своего рода «белой вороной» среди чиновников того времени. Миядзи презирал правительство, которому служил столь успешно, сколь успешно продвигался по пути накопления капитала. До выхода в отставку в эпоху Тайсё он уже скопил приличное состояние, а получив отставку, удовольствовался должностью директора некой частной железной дороги в префектуре Сидзуока. За два года он смог преумножить капитал и воцарился в заранее отстроенном пригородном особняке «Хакэ».

Жизнь Миядзи протекала вполне счастливо. Однако ему не везло с детьми. От жены Тамико, взятой из помещичьей семьи в той же Сидзуоке, родились двое мальчиков и девочка, но сыновья умерли рано, осталась одна дочка — Митико. Незадолго перед смертью второго сына дочка вышла замуж, но и у нее не было детей, так что в конце концов род Миядзи должен был прерваться. Но Миядзи, проведший всю жизнь в погоне за иллюзорным успехом, не очень сильно горевал.

Для того чтобы отстроить «Хакэ», Миядзи снес скалу, и в скальном грунте обнаружились человеческие кости. Тамико, увидев в этом дурное предзнаменование, потребовала прекратить строительство и поискать другой участок. Миядзи и слушать ее не хотел: «Могила древняя, она доказывает, что здесь самое правильное место для поселения». Однако жена твердо верила в то, что ранняя смерть сыновей — возмездие за надругательство над могилой, что семью Миядзи ожидает крах, и сама умерла в самый разгар бомбардировки 1945 года.

К этому моменту дочь со своим супругом уже жила в их доме. Муж Митико, Акияма Тадао, служил преподавателем французского языка в частном токийском университете. Он попросил руки Митико по любви, но в то время дом Миядзи был силен, поэтому Акияма побаивался перспективы войти в столь знатную семью. Когда начались бомбардировки, тесть несколько раз предлагал молодой семье переселиться к нему, но Акияма медлил с переездом. Лишь когда в мае его дом в Сибуя сгорел, он наконец-то согласился приехать в «Хакэ».

Митико была горячо любима отцом. Воспитанная вместе с братьями, в раннем детстве она слыла упрямым сорванцом, но, когда настало время образумиться, ее характер смягчился. Из-за того, что подбородок девочки сильно выступал, ее милое овальное личико напоминало бобовое зерно, поэтому домашние звали Митико «Госпожа Зернышко». Прозвище стало для нее объектом гордости. В письмах старшему брату, поступившему в гимназию на далеком острове Сикоку, она всегда подрисовывала вместо собственного имени конский боб.

Однако лет с четырнадцати-пятнадцати ее нрав несколько изменился, в это время нос девочки вытянулся и приобрел хорошую форму, и во всей ее внешности обозначились черты настоящей красавицы, особо гордилась она унаследованной от матери белой кожей. Она стала получать письма не только от своих подруг по женской гимназии, но и от соседей-старшеклассников. Однако Митико, не вскрывая, передавала эти письма матери, а та бранилась, что вот, мол, надо идти в школу с протестами, тратить время.

— Все потому, что ты позволяешь этим мальчикам писать тебе письма, — выговаривала она Митико, но стоило матери взглянуть на удивленное лицо девочки, как она успокаивалась.

С самого детства Митико была очарована не своими ровесниками, а старшим братом Сюнъити. Сюнъити был старше Митико на восемь лет. С самых юных лет он увлекся французской литературой, особенно Рембо, и стал вести разгульную жизнь избалованного барича. Высокий, с маленькой яйцевидной головой, изящно сидевшей на длинной шее, он был красив. Слова брата всегда были для Митико законом, и в мельчайших деталях собственной жизни она ориентировалась на его советы. В праздник Обон[12]и канун Нового года все подарки,[13]достававшиеся ей, Митико отсылала брату.

Разгульный образ жизни привел к мучительному заболеванию легких — туберкулезу, и Сюнъити умер в двадцать четыре года. Тогда своим кумиром Митико выбрала младшего брата Кэйдзи. Тот с детства играл на пианино и мечтал стать композитором. Митико училась музыке вместе с ним, но, в отличие от сестры, не продвигавшейся вперед в занятиях, Кэйдзи с легкостью сочинял сложные аранжировки. Сестра, пораженная его талантом, смотрела на него восторженными глазами. Но и этот брат, в те же двадцать четыре года, умер от туберкулеза. И только у одной Митико не было никакой склонности к этой болезни, отец даже сказал ей как-то: «Дело тут, видимо, в твоем подбородке». Не долго думая, все домочадцы решили, что так оно, должно быть, и есть. Когда Акияма сделал Митико предложение, она училась в женском университете.[14]Митико было восемнадцать лет, когда она выходила за него, и она, конечно, души не чаяла в своем супруге. Однако прошло три года, умер второй брат, и девушка испугалась, что все, кого она боготворила, умирают, поэтому ей пришло в голову, что, значит, и мужа нельзя так сильно любить. Интересно, что эта мысль посетила Митико именно тогда, когда у ее супруга появилась странная привычка ласкать жену, покусывая ее ушко.

Митико становилась все красивее, но ее туловище по-прежнему оставалось непропорционально вытянутым. Мать старалась, чтобы Митико не носила европейской одежды, но и когда дочь надевала кимоно, ворчала: «Никак не получается завязать на тебе пояс». Однако отец смеялся над словами своей супруги: «В эпоху Гэнроку[15]признанная красавица должна была иметь длинную талию».

Однажды, разговаривая с Митико наедине, отец повторил свои мысли. Он откровенно шутил про сексуальное очарование женщин с удлиненным торсом, думая, что в этой шутке нет ничего страшного, так как дочка у него уже взрослая. Но когда он пристально взглянул в большие глаза дочери, доверчиво глядевшие на него, он заметил, как они буквально сразу же наполнились слезами, и был этим поражен.

Миядзи был человеком, который многое понимал. Будучи школяром во время эпохи Мэйдзи, когда не считалось зазорным посещать дома Ёсивара,[16]он крайне просто относился к тому, о чем говорил. Он знал, что надо уважать жену, но часто грешил на стороне, когда отправлялся в деловые поездки, и не находил в этом ничего дурного. Поэтому слезы в глазах дочери счел лишь проявлением женского тщеславия, не предполагая, что в ее душе затаилась горечь.