Читать книгу "Оренбургский владыка - Валерий Поволяев"

Вот калмык приподнял одну руку, обнажив свое слабое место — бок. По нему можно врезать так, что почки отвалятся, а боец задохнется от боли. Дутов даже чуть не выкрикнул: «Что же ты делаешь-то?», но в следующий миг понял, что калмык сделал это специально — он заманивает противника, берет его на крючок, проверяет, клюнет тот на хитрую наживку или нет?

Плечистый кругом обошел калмыка, методично выкидывая перед собой кулак в рукавице, пробуя, что называется, воздух. Калмык, подставляя противнику неприкрытый бок, — дразнил его, опасно дразнил… Плечистый не выдержал, пошел на сближение — и тут же получил скользящий удар по подбородку, чуть не вывернувший ему челюсть. Он шарахнулся назад, но опоздал — калмык добавил ему еще пару ударов, а потом прыгнув вперед, ухватил за шею и резким движением заставил противника трижды развернуться вокруг своей оси.

С грохотом плечистый шлепнулся на арену, в опилки, взбив ворох влажной древесной каши. Потом поспешно вскочил и, глянув на рефери — смешного человечка с рыжими бакенбардами, в клетчатых гольфах, плотно обтягивающих кривые ноги, и с желтыми, как у совы, глазами, — положил правую руку себе на грудь и поклонился калмыку. Калмык, по лицу которого пробежала недоверчивая тень, поклонился ответно. Судья поспешно сунул в губы свисток, дунул в него, объявляя перерыв.

Калмык нехотя отошел в сторону. Дутов оценивающе поглядел на него: боец ему нравился.

Дутов достал из кармана серебряный «мозер». Это был подарок отца-генерала к первому воинскому успеху сына — лычкам, которые тот нацепил на юнкерские погоны. Старые часы уступали другим часам Дутова — роскошным, золотым, украшенным бриллиантами, но иногда ему хотелось вспомнить прошлое, почувствовать себя беззаботным кадетом. Горло сдавливало что-то тоскливое, и он начинал бороться с собою, с внутренней маятой. Иногда ему удавалось справиться с ней быстро, иногда же на это уходило много времени и сил — старшина злился, ругался матом, а выругавшись, оглядывался настороженно, не услышал ли кто.

Он щелкнул крышкой «мозера», привычно скользнул взглядом по циферблату: пора бы начинать вторую часть поединка.

Конечно, знаменитые кулачные бои, про которые когда-то писал Лермонтов в «Песне про купца Калашникова», — это совсем не то, не схожее с «судным поединком», которым потчевали оренбуржцев сегодня… Даже приветствие бойцов стало иным, хотя внешний рисунок сохранился старый.

Раньше, уходя на перерыв, кулачники — обозленные, горячие и мокрые от пота, поклонами не обменивались, а просто устало удалялись в разные углы бойцовского круга — делали это, словно не замечая друг друга, но и не выпуская соперника из поля зрения ни на мгновение. Сейчас же поклонами обмениваются, как наманикюренные дамочки, скоро, наверное, целоваться будут… Дутову сделалось неприятно, он будто ощутил прикосновение липкой паутины к лицу и недовольно дернул головой.

По косому проходу, ведущему к арене, вдоль лавок, шел корнет со щегольскими черными усиками и внимательно оглядывал ряды. Дутов, словно почувствовав это, обернулся, позвал корнета негромким голосом:

— Климов!

Корнет растянул губы в обрадованной улыбке:

— Господин войсковой старшина! Александр Ильич!

— Что-нибудь случилось?

— Юнкера младшего курса подрались.

Брови на лице Дутова взлетели, плотная кожа на шее сделалась красной.

— Ну и что? — спросил он.

— Как что, как что? Это же непорядок!

— Ну и что? — вновь повторил вопрос войсковой старшина.

Климов мигом вспотел. Хотел было расстегнуть крючки на вороте синего фирменного кителя, но отдернул руку:

— Они же могут покалечить друг друга.

Дутов отрицательно покачал головой:

— Никогда. В кулачных боях люди не калечат друг друга…

— Это что же, Александр Ильич, драчунов не надо наказывать?

— Не надо.

В это время на арене, взбив опилки ботинками, появился плечистый боец, приложил руку к груди и поклонился публике. В неприятной, острой тишине раздались хлопки — нестройные, жидкие, больше из вежливости, чем из преклонения перед его мастерством. Плечистый нагнул шею еще раз, и аплодисменты смолкли совсем.

Собственно, калмыку аплодировали также вяло.

Дутов поднял голову. Корнет Климов продолжал стоять над ним с недоуменным лицом. Кончики его усов обиженно дергались. Заметив в передних рядах кадетские мундиры, Климов приподнялся на носках и ткнул пальцем:

— А эти огольцы что тут делают?

— Смотрят представление.

— Кто им разрешил?

— Считайте, что я разрешил, — спокойно произнес Дутов. — Идите, Климов, — холодным голосом посоветовал он, — не стойте над душой. И там, где нет греха, не ищите его.

Климов, скрывая досаду, козырнул и, бряцая шпорами, стал пробираться по длинной пустой дорожке к выходу.

Тем временем бойцы сошлись вновь. Плечистый стремительно подступил к калмыку, нанес ему два удара кулаком. Удары были резкие и, казалось бы, отбиться от них невозможно, но калмыку удалось оба раза на сотую долю мгновения опередить их, и на потном лице плечистого каждый раз возникало удивленное выражение: он не мог поверить, что не достиг цели.

Плечистый боец снова нанес два удара, очень быстрых, один за другим, почти слившихся вместе, — они были как дуплет, уйти от которого немыслимо, — плечистый даже выкрикнул что-то победно. Но калмык и от них ушел. Кулаки соперника вновь только впустую разрубили воздух. Он сморщился, застонал от досады, однако, заметив, что узкоглазый собирается его атаковать, проворно отпрыгнул в сторону и замер на мгновение, выставив перед собой кулаки. Калмык тоже замер…

Это противостояние продолжалось несколько секунд. Плечистый вновь выкрикнул что-то гортанное, победное — криком подбадривая себя, — и прыгнул вперед. Калмык достойно встретил атаку… Плечистый словно бы в бревно всадился. От боли здоровяк изумленно распахнул рот, с его губ сорвался и лопнул пузырь, а в следующий миг он полетел в опилки. В полете широкоплечий ловко развернулся, выбросил перед собой руку и, будто опытный гимнаст, едва коснувшись ею пола, тут же вновь очутился на ногах. Дутов одобрительно наклонил голову: грамотно сработал.

Через мгновение калмык нанес легкий, почти неприметный, удар плечистому в шею, тот крякнул, влетел грудью в опилки, но в следующую секунду вновь оказался на ногах. Дутов вторично одобрительно наклонил голову: наконец-то этот человек начал разумно драться.

Здоровяк снизу бросился на калмыка, ударил. Тот, уходя от атаки, изогнулся — хотел увернуться, но не успел. Мгновенно побелевшие губы его распахнулись, захватили немного воздуха, но недостаточно, чтобы погасить боль в легких, и он чуть не задохнулся от ошпаривающего ожога — будто кипятком облили. «Умело, очень умело», — оценил ход плечистого Дутов.

Калмык, гася боль, переместился к краю арены и, когда противник ринулся за ним вслед, ушел в сторону. Парни на скамейках возмущенно завыли — им не понравилось, что узкоглазый решил улизнуть от стычки. Вой подстегнул калмыка, он выпрямился, стиснул зубы, и бросился к плечистому. В следующее мгновение тот полетел в опилки — удар противника пришелся ему точно по подбородку.