Читать книгу "Бембиленд - Эльфрида Елинек"

О ужас, я вижу нечто страшное, оно настигает родителей и женщин, оно настигает детей и стариков – их настигает кара. К счастью, лишь одна: единственная кара, которая вообще есть, возлагается, по закону подлости, на туристическую отрасль, которая на самом деле меньше всего в том виновата.

Проникает, прорывается золотое войско, а мы даже не видим, насколько оно велико, я думаю, что это намеренно замалчивается, и мы не знаем точно, где оно, мы каждый момент знаем, где оно, где же оно, оно в природе, хотя природы нет, войско, слишком большое и слишком, слишком маленькое, взвешенное и найденное слишком легким, войско, и страшно смотреть в глаза, оно стоит в блеске своего оружия, мне что, самой его считать, этого от меня не может требовать даже телевизор; что? я не верю, тысяча парашютистов сейчас на севере, их будет больше, на 100 тысяч больше на юге, их будет больше, но я больше не считаю, ведь и они хотят посчитать, кто же тогда считает их, я думаю, их не так много, тысяча там, где старинное кольцо турка не могло их сдержать, кольцо, которому уже не стать золотым, когда мы долбим по нему изо дня в день пером евангелиста, чтобы они не продвинулись на север, пожалуйста, пожалуйста, иначе и там будет крах. Верьте теперь в бога вообще, это вам принесет только пользу. Если вы христианин, все, что за пределами доброго и христианского, сразу окажется бесплодным, и где же вы тогда возьмете милых, готовых помочь солдат. Я не знаю. Я думаю, земля слишком мягкая, земля в пустыне чересчур мягкая, и в воде, где играют два дельфина, но не друг с другом, уже не видно дна. Возьмите хорошие мины от плохой игры, хорошие. Ил. Водолаз, ил, мины, ил. Слепо нырять в тину, это ни одна рыба не стала бы делать по доброй воле, и как ярмо на шею бросает морской бог минный пояс, и вот еда снова не доходит до страны. Ничего не поделаешь. Сельские жители ждут, народа много, но у него немного здоровья, и сквозь народ гонит полководец свою мощную воинскую орду, ах нет, стадо[2]. У них ведь есть пастух, который говорит, как им жить, не как страдающим животным, брошенным в руки слабых. Терпеливые парни, сами еще слабые, еще не овеянные славой, не запачканные ею, но они ее получат, это точно. Они уже повязали слюнявчики для славы. Разве там не было плотины, которая возвышается, преграждая путь? Нет, ее они затопили, чтобы те, другие, не прошли дальше. Тоже хорошо. Давайте-ка пойдем куда-нибудь еще, просто свернем с пути, это часть нашей культуры – применение необходимого насилия, и неприступно наше войско. К нему и не надо подступать, к войску, ведь вместе с ним едет сытая пресса, и у нее могут возникать те же ощущения, что и у нас, почему бы нет. Присутствовать почти во плоти при том, как сыны опустошают город. Чего там только нет! Кто же ведет его, кто пастух этого народа? Ведет только тот, кто освобождает народ, чтобы жители не были ничьими рабами и ничьими подданными. И как могут вожди взять себя в руки, когда приближаются враги? Конечно, они сражаются. Конечно. Что же им остается делать? Они сражаются. Я скажу нечто плохое, это доставит беспокойство родителям ушедших далеко сынов. Это неважно. Где-то в другом месте бедность заставляет пойти на крайности, а здесь у них хотя бы есть задание и они не на улице, они убрались прочь оттуда, где были бы нужны, они на другой улице, но там уже – мы. Мы тоже там, и мы посылаем картинки, мы приклеиваемся к ним, словно марки этих картинок, цель которых только в том, чтобы их отправили обратно домой. Домой. Мы – исключительные. Мы – ловкие, поэтому мы ловко посылаем картинки. Чтоб нас самих не послали. В песок. Быть добру, и скоро мы победим! Мы – стены, наше «да» – это первая умственная деятельность. Когда мы говорим да, все наконец-то начинается. Мы снимаем кино, мы пьем и мы посылаем. Почему он хочет выпотрошить этот город? Мы говорим ему об этом и посылаем картинки, чтобы он понял, что мы ему говорим.

Когда накатывается морской поток, идем только мы, ведь мы уже далеко, ведь мы уже на песке, я имею в виду, в песке, и тогда мы приходим, чтобы доблестно сопротивляться. Если бы мы сюда не пришли, нам не пришлось бы сопротивляться. И в этот момент покоряются все города. Так. Вот они лежат. Закон уничтожен и больше не возродится, потому что мы лежим на нем и не сходим с места. Боже, прошу тебя, приди и принеси новый закон, чтобы мы наконец-то могли что-то сделать во имя твое. Мы правы. Тут ничего не поделаешь. Мы правы.

Иисус: то, что он равен Богу, – насмешка над евреями, думаю я. Это плохо, и мы никогда больше не должны говорить об этом. Ведь Иисус менее важен, чем Отец. Он не равен Отцу, как Дональд Рамсфелд[3]и Джордж В. Буш, а Ричарда Перла[4]уже нет, но все же тот и некоторые еще верят, что Иисус с ними, он всегда путешествует с ними, тот, кто кладет свою руку на прекрасную женщину в темно-зеленой пашмине, чтобы защитить ее. Он думает, что Иисус с ним, он думает, Иисус с ними всеми, только поэтому ему хорошо, только поэтому женщине хорошо. Так Иисус защищает нас, как мужчина, этот президент, защищает свою прекрасную жену – и вперед в вертолет! Легко вверх по лестнице. Пружинистой походкой. Но может ли быть, вдруг приходит мне в голову, что Иисус действительно ниже, чем его Отец? Иисус теперь выше, чем его Отец, по меньшей мере равен ему, говорю я в пространство. Отец открыл ему не все, но скажите, чья в том вина? Должен ли он был сделать это, должен ли он был сказать ему это? Тогда бы Иисус могсослаться на него, действительно. Пока ломаетсяИисус – Джордж Буш, когда его называют богоравным, но мы его как-нибудь убедим. Он Сын Божий: все прочие могут тоже стать такими, по крайней мере, могут этого хотеть. Евреям это несколько странно. Послушайте, вы ведь это тоже часто делали: вот и они наделяют сразу нескольких личностей божественной родословной. При этом может быть только Один, в трех лицах. Рамсфелд, Чейни, Буш. Если вы спросите меня, то я думаю, что их больше, и вся ваша прекрасная религия рассыпается. И погребает вас под собой. А они еще говорят, что так не должно быть, что мы сами боги, где же мы теперь возьмем третьего, если мы хотим не играть в карты, а гадать на них и читать их в наших танках, высоко над песчаной улицей? Так или иначе, «сын» в семитских языках – в высшей степени смутное, свободное понятие, слышала я, но в этом отдельно взятом случае, это, пожалуй, совсем не так.

Мы зашли так далеко на юг не из любопытства. Мы пришли, чтобы посвятить себя усмирению этих городов. Вот идет несколько человек в гражданском с белыми флагами, надо же, они осмеливаются нести их, а потом стреляют в нас! Они стреляют в нас! Сначала несут белые флаги, а потом стреляют в нас. Они носят белые одежды, а под ними – униформу. И они стреляют в нас. И мы учимся ходить по морю, и мы учимся ездить по пустыне, и мы учимся сбрасывать с воздуха, а потом это! Это несправедливо. Это – не справедливая война. Это несправедливая война. Все-таки она идет среди неравных, а это уже нечто. Мы знаем это. И все-таки. Они дают нам это почувствовать. Напротив материка они собираются сейчас, торопят, организовывают большое войско, сильные «Томагавками», каждый – маленький царек, подчиненный большому царю. Черт возьми, как мне теперь перейти от выигравших к проигравшим, как мне теперь перейти от проигравших к технике, к которой я, собственно, и стремлюсь, ведь техника – действительно чудесное создание, против которой человек – ничто. Ведь никто не прилагал столько усилий, создавая человека, это получается само собой, а «Томагавк» – мне никто не поверит – автономный автопилот (запустил и забыл). О спутниковой навигационной системе мы поговорим позже или лучше вообще не будем, это слишком сложно, динамически калиброванная система инерциальной навигации, дополнительно радар для распознавания местности (ТЕРКОМ), но что нам делать, если в пустыне одна местность не отличается от другой? Что делать, если они потом приземляются в Саудовской Аравии, где им нечего делать? Что нам тогда делать? Что делает «Томагавк», он, во всяком случае, знает. Это ли не самое главное. Высокая точность попадания в цель (50% – в мишень размером 2см в квадрате) с помощью нескольких систем навигации и распознавания цели, и вот он летит, действительно, он летит и совершенно точно знает куда! О себе вы можете так сказать? А что до области его применения – человек ничто против него, и неудивительно, стоит подумать, как невнимательно нас изготовляли, в любом случае слишком быстро и чаще всего преждевременно, я уже говорила; итак, дальность составляет 1600 км при скорости 800 км/ч, не очень много, но быстрее нельзя, важна точность, не так ли? Посмотрите на высокоэффективный турбокомпрессорный реактивный двигатель, от такого и вы бы не отказались, ведь так? В отличие от Вас, часто попадающих мимо цели, здесь с помощью специального радара («Стеллс») достигается высокая точность поражения, а нижняя граница полета 15–100 метров, мы еще услышим, чем это грозит (высокая угловая скорость, краткое времяоповещения), срок поставки при количестве менее 100 штук – сразу, если они нужны прямо сейчас, цена за штуку при стандартной конструкции (без боеголовки, да, к сожалению, боеголовка – за отдельную плату, здесь ничего не поделаешь): 650 тысяч долларов. Большие объемы на заказ. Если не подойдет, можете вернуть, разумеется, неиспользованные. Но об этом не обязательно упоминать. Я могла бы еще много сказать об автопилоте, но это я оставлю при себе. А вы тем временем можете поразмыслить, сколько штук хотите купить. Но если вы намерены их уничтожить, тогда вы просто чудовище, если стреляете в них. В эту прекрасную технику, тогда, прошу, цельтесь в хвостовую часть, где маленькие крылья, посмотрите, да, туда! Как всегда, я хочу говорить о проигравших и снова, полная восторга, оказываюсь на стороне победителей, но этого ведь хочет каждый, и я отчаянно разворачиваюсь, но руль не слушает меня! Сменить направление! Уже скоро! И только этот поворот мне остался, и я выйду на него письменно. Теперь я уже не знаю, о ком можно говорить, а о ком нет. А пока я размышляю, налетает песчаная буря, но она теперь не против меня, теперь, когда я хочу на другую сторону, к проигравшим, на дорогу проигравших, которая для меня уже заасфальтирована – именно для меня, чтобы я не выбрала другую дорогу. Стоп, минуточку, там уже стоят сотни тысяч и кричат «Мир! Мир!». Так что придется мне отсюда убраться, и побыстрее. И здесь я не на своем месте, везде я не на своем месте. Ну, ничего, ведь и танки иногда заблуждаются. Я так далеко на западе, где заходит, искушая, я хотела сказать, исчезая, повелитель Гелиос, он же еще не в прессе. Но и его скоро ангажируют. Чтобы бомба могла лучше видеть, нам нужен Гелиос. Нет, здесь нам скорее нужен радар, использующий карты местности (ТЕРКОМ), да, именно он. Гелиос должен теперь светить, чтобы бомба смогла прочесть заданную карту местности, когда она уже не видит местность и не может отличить одну дюну от другой. Песок песок песок. Увы! Песок. В песке одна песчинка не отличается от другой, это факт. И не поможет то, что светит Гелиос и бомба отчаянно сравнивает свою запрограммированную карту с текущими измерениями высотного радара, ей это не поможет. Отклонения от курса распознаются и исправляются. Или нет. В принципе задумано так, что на расстоянии в несколько километров от цели ближний радар распознает заданную местность, а именно определяет место удара с помощью сравнения формаций местности и зданий с сохраненными образцами, а потом она ударяет, бум! Мимо! И снова мимо! Этому нет объяснения. Несмотря на все, они ошибаются. Этому нет рационального объяснения, у меня нет. Может, найдется у вас? Еще не выяснено, почему бомба ударила на рынке Аль-Нассер в Багдаде, куда она, собственно, не должна была попасть. Так не должно быть. Она должна была ударить где-то в другом месте, они должны сказать нам, где, ведь эффект был неслабым. Сомневаться в точности армейского оружия? Нет никаких сомнений в точности оружия. Мы готовы сомневаться в противнике, но не в нас самих. Он не там, где мы его ожидали. Что ж, не удивительно, что «Томагавки» иногда попадают не туда, если и противник не там, где должен быть. Логично. Мы ведь так улучшили технику! Не может быть правдой, что бомба полетела на рынок, вот идиотка! Часами мы вдалбливали ей карту местности, а она летит на рынок! И что ей захотелось купить, милой бомбе?Может, поесть захотела? Ведь у них не такой уж большой выбор на рынке. И зачем ей туда лететь? Стоит только подумать, что эта бомба умнее, чем человек, и остается лишь удивляться. Где-то пять из них упали в саудовской пустыне, мы до сих пор не знаем, почему, и все еще не взорвались. Но этот маршрут полетов сразу же был отменен. Мы не можем позволить бомбам падать безнаказанно. Иначе они снова это делают. Им уже нельзя там летать и точка. Что я слышу? Три приземлились аж в Восточной Турции? Туристам явно не захочется их подбирать, вот кретины. И так все прекращается. Но не война. Она никогда не бывает сыта. Никогда. Она никогда не навоюется вдоволь она вот-вот довоюется.