Читать книгу "Ласковый голос смерти - Элизабет Хейнс"

Возможно, просто испортились продукты, подумала я. Возможно, прежние жильцы в спешке покинули дом, бросив еду. Но дверь холодильника, явно отключенного от сети, была распахнута настежь, и в его темном нутре виднелась лишь черная плесень.

Я слегка толкнула дверь кухни — за ней оказалось достаточно светло, чтобы выключить фонарик. Стол и стулья в столовой стояли на своих местах, на столе лежали скатерть и две подкладки под тарелки. На буфете горела небольшая лампа современного дизайна, но, как и все прочее, покрытая тонкой пленкой пыли.

Слышался какой-то звук — негромкие голоса с едва заметным металлическим оттенком, похожие на радио. Радио работает, значит кто-то все-таки здесь есть? Вдруг показалось, что за мной наблюдает некто притаившийся вне моего поля зрения.

Убедив себя в том, что паранойя неуместна, я прошла в коридор. Дом выглядел вполне обжитым — ковер на полу, фотографии на стенах. Единственным источником света была лампа в столовой.

— Эй?

Голос мой здесь казался тише, ковер заглушал шаги. Запах уже не бил в нос — или я просто приспособилась, стараясь дышать ртом?

Радио слышалось громче — беседа между мужчиной и женщиной, женщина о чем-то спорила, а мужчина ее успокаивал. На фоне их разговора возник другой звук — или мне показалось?

Я подпрыгнула, когда что-то коснулось ноги, и испуганно вскрикнула. Но это всего лишь кошка потерлась о мои лодыжки и метнулась через дверь столовой в следующую комнату.

— Люси!

Мне нисколько не хотелось ползать, выманивая ее из-под чужого дивана, и я толкнула дверь в гостиную, которая располагалась в передней части дома. Там было темно — свет из столовой столь далеко не проникал. Сквозь щель между задернутыми занавесками едва сочился свет с улицы. Я вновь включила фонарик, и тотчас же в его луче мелькнуло что-то белое — Люси каталась по ковру посреди комнаты. На фоне моего отчаянного сердцебиения слышалось ее громкое мурлыканье.

Мебели в комнате было немного — диван, перед ним низкий кофейный столик с вазой без воды, в которой засох и побурел букет гвоздик.

Луч фонаря прошелся над креслом. Хоть я и чувствовала, что здесь кто-то есть, все равно задохнулась от ужаса, увидев жуткую бесформенную человеческую фигуру. Почерневшая кожа на лице натянулась и местами полопалась, веки в пустых глазницах глубоко ввалились, живот раздулся, словно воздушный шар, растянув одежду — юбку, ибо это была женщина. К черепу липли длинные прямые волосы, местами все еще светлые, несмотря на покрывавшее их подобие жира. Хуже всего, что живот вздымался, будто она дышала, хотя вряд ли это было возможно. Присмотревшись, я поняла, что это шевелится масса личинок… В ужасном оцепенении, я не могла отвести взгляда, чувствуя, как у меня перехватывает дыхание. Одна ее рука покоилась на подлокотнике, а вторая, от локтя до кисти, лежала на полу рядом с креслом, — казалось, женщина уронила ее, будто пульт от телевизора.

А потом я снова услышала мурлыканье — проклятое животное! — и увидела, как Люси катается по ковру рядом с темной лужей, словно гнилостная вонь от жидкости, сочащейся из трупа, казалась ей ароматом кошачьей мяты.

Колин

Я ел кукурузные хлопья и читал вслух анекдоты с задней обложки «Бино» за 1982 год, когда мой отец схватился за грудь и рухнул замертво на кухонный пол.

Теперь это может показаться чуть ли не смешным, но, полагаю, именно в то мгновение изменилась моя жизнь. Отцу нравилось, когда я читал ему анекдоты. По воскресеньям он ремонтировал машины, а я помогал, постепенно узнавая расположение и предназначение каждой детали. Он много смеялся, и мы вместе потешались над матерью — худой, серьезной и печальной.

После его смерти я не мог заставить себя читать «Бино». Да и желания смеяться как-то больше не возникало.

Утро понедельника выдалось мрачным. Другие в моем возрасте обычно страдают от похмелья, или путешествуют все выходные в трейлере, или трахают подружек — кто своих, кто чужих. Я все выходные писал эссе, засиживался допоздна с виски и порнухой, и в итоге оказалось, что не могу сосредоточиться на финансовой смете.

Проблема в том, что я не уверен, нужна ли мне вообще подружка. Мне нравится моя жизнь как есть — спокойная и упорядоченная. И мой дом тоже мне нравится, как он есть. Не скажу, что отличаюсь болезненной аккуратностью, — ни один психолог не усомнился бы в моем здравом рассудке, — но вряд ли мне понравилось бы, появись вдруг в доме чужие вещи: одежда в шкафу, книги на полке, еда в холодильнике. Нет, не хочется мне такого. У меня в доме нет лишнего места. Да и в голове, полагаю, тоже.

И все-таки от секса я бы не отказался.

Гарт опять забыл помыться в выходные. Он сидит в дальнем конце офиса, но до меня то и дело доносится его запах. Как ни пытаюсь сосредоточиться на чем-то более приятном, раз за разом невольно принюхиваюсь, не в силах понять, как такая вонь может исходить от нормального взрослого человека с приличной работой. Он выковыривает из зубов еду, с шумом втягивает воздух, и, несмотря на тошноту, я украдкой наблюдаю, как он орудует во рту пальцем, пытаясь понять, что же такое он приставучее ел. Руки его измазаны чернилами, словно у школьника, и, хотя я ненавижу его всей душой, хотя каждая секунда его существования становится пыткой для моих органов чувств, в нем есть нечто до жути притягательное. Только и думаешь, как столь отвратительное создание может существовать в современном мире?

Вплывает опоздавшая Марта. Я замечаю, что у нее новые туфли, — насколько я помню, третьи за месяц.

— Привет, Колин. Как провел выходные?

Естественно, на самом деле ей вовсе не интересно. До меня не сразу дошло, что вопрос чисто риторический, ритуал, которым знаменуется утро понедельника. Сперва я долго рассказывал, чем занимался, тщательно опуская детали, которыми, даже по моему мнению, не стоило делиться с коллегой. Несколько минут спустя взгляд ее становился отсутствующим. Потом она перестала интересоваться и лишь недавно — видимо, случайно услышав, как меня спросил о том же кто-то другой и получил краткий ответ, — возобновила понедельничный ритуал.

— Отлично, спасибо. А ты?

Выходные определенно выдались богатыми на события, особенно вечер пятницы, но, само собой, я не собирался посвящать ее в подробности. Иногда я слышал, как она рассказывает о своих выходных другим — она запускала воздушного змея, пекла булочки, гуляла, ходила на праздник, смотрела футбол, гостила у двоюродной сестры или благоустраивала сад, — но мне она всегда отвечала одно и то же: «Спасибо, хорошо».

Приходит электронное письмо от Вона — он спрашивает, не хочу ли я сходить в обеденный перерыв в «Красного льва». Меня так и подмывает поинтересоваться, а не хочет ли он пойти прямо сейчас, — сомневаюсь, что в ближайшие три часа произойдет что-либо существенное. Неужели меня так радует перспектива провести полчаса в темном заплесневелом пабе, соседствующем с газовым заводом, в обществе Вона Брэдстока? Грустно.