Читать книгу "Избранница Наполеона - Мишель Моран"

— А ты заметила, какой он коротышка? — спрашивает Мария, и я уже знаю привычное продолжение.

— Я его видела только издалека, — напоминаю я. Я отказалась присутствовать при подписании документа, уступающего часть империи врагу.

— Это просто карлик какой-то! Князь Меттерних говорит, во Франции недоброжелатели называют его Бубновым Королем, маленьким царьком, облаченным в красный бархат и меха. Да кто он вообще такой? — негодует Мария, повышая голос. — Откуда он взялся? Как подумаешь, что нам еще приходится ему кланяться! Корсиканец. Ты хоть знаешь, чем они на своей Корсике занимаются? — Ответа от меня она не ждет. — Отправляют родных дочерей в бордель зарабатывать деньги. Даже дворяне!

Не знаю, насколько это соответствует действительности, но Мария в этом убеждена.

— Достаточно взглянуть на его сестру Полину. — Она подается вперед, всякая живопись уже забыта. — Что это за женщина, что позирует скульптору нагишом? На-ги-шом!

Эта история вылилась в скандал европейского масштаба: дескать, французскому императору под силу командовать армией в триста тысяч человек, но только не своей родней. Сначала Жером Бонапарт выбрал жену вопреки воле брата и сбежал от его гнева в Америку. Затем Люсьен Бонапарт тоже женился без одобрения Наполеона. Теперь Полина бросила в Турине своего второго мужа и ведет в Париже такой образ жизни, какой простителен лишь незамужней женщине, да и то не всякой.

Это семейство не годится ни для какого престола. Я вспоминаю, на какие ежечасные жертвы шел мой отец, стремясь быть достойным представителем династии Габсбургов, пользующимся уважением подданных. Думаю о ночах, которые он провел без сна, наводя порядок в финансовых делах империи, о том, как он не позволял себе никаких фавориток в стремлении хранить супружескую верность, о его бдительном радении о государственной казне. Это неинтересная работа, в ней нет никакого блеска. Но народ — отражение своего монарха, и мы должны служить ему примером.

Нас с сестрой и братом учили вести счет деньгам, и мы имеем точное представление о том, сколько было потрачено на все наши шелковые туфли и теплые плащи. В ноябре отец потратил на меня почти вдвое больше, чем на Марию-Каролину. В следующем месяце буду скромнее. «Монарх, правящий без оглядки на казну, быстро останется без короны», — любит говорить отец.

Особенно если учесть, что Шенбруннский договор нашу империю фактически обанкротил, ведь отец должен был выплатить Наполеону репарацию в размере пятидесяти с лишним миллионов франков. Бонапарт претендовал на сто миллионов, но такую сумму никакая монархия на свете не потянет. Тогда он согласился на половину, но обязал отца отказаться от хождения серебряной монеты и перейти на бумажные деньги. И если сейчас на наших улицах голодают женщины и дети, то только по вине этого договора. И потому, что Наполеон не захотел довольствоваться Хорватией, или Зальцбургом, или даже Тиролем. Ему нужно было показать всему миру, что Габсбурги повержены, и теперь немецкий народ должен страдать за то, что осмелился верить в способность своих монархов встать на пути его амбиций завоевать всю Европу. Но ему и Европы было мало!

Одиннадцать лет назад Наполеон высадился в Египте с армией почти в сорок тысяч человек. Нам говорили, он стремится взять под контроль принадлежащую британцам Индию. Правда же, однако, заключалась в другом. Князь Меттерних больше трех лет жил в Париже в качестве посла при французском дворе, и он рассказывал моему отцу, что в Египет французского императора влекло одно — жажда славы. И что для него ничего важнее не существует. Он хотел править землей, некогда завоеванной Александром Македонским. Он жаждал слышать, как его имя гремит по всей земле.

Глядя, на какую головокружительную высоту он взлетел, можно решить, что на его стороне само Провидение, что это Господь направляет его все к новым и новым вершинам. Но как такое может быть, если из-за его действий наш народ голодает? Если навязанный им договор вверг в нищету самую добродетельную империю в Европе? Династия Габсбургов-Лотарингских насчитывает без малого восемьсот лет. А этот выскочка возомнил, что способен покорить мир в неполные сорок лет! Да кто он такой?

Я собираюсь наказать Зиги за нежелание сидеть смирно, как вдруг раздается резкий стук в дверь, и пес соскакивает с моих колен. Мы с Марией обмениваемся негодующими взглядами, поскольку в нашей мастерской никто не смеет нас беспокоить.

— Войдите, — отзывается она.

Зиги рычит на дверь, но на пороге появляются отец с князем Меттернихом. Они входят, и мы тут же встаем. Эти двое — самые красивые мужчины во дворце, у обоих густые золотистые волосы и стройные фигуры. Одному сорок один, другому тридцать шесть, они полны жизни, и у обоих прекрасная кожа. Мой отец унаследовал ее не случайно, это одна из фамильных черт Габсбургов, которая делала предметом мужского обожания Марию-Антуанетту.

— Две Марии, — приветствует нас отец и жестом велит не вставать, хотя мы уже вскочили. — Продолжайте свое рисование, — говорит он. — Мы именно за этим и пришли.

— Что, за какой-то картиной? — удивляюсь я.

— Нам нужны ваши самые несимпатичные портреты.

Я чуть не прыскаю со смеху, но отец сохраняет серьезное выражение. Объяснить берется князь Меттерних:

— Наполеон затребовал портреты дам из всех знатных домов Европы. Особенно его интересуют незамужние европейские принцессы.

— Но ведь он уже женат! — восклицает Мария.

— Поговаривают о его разводе с Жозфиной, — негромко отвечает отец.

Мы с Марией переглядываемся.

— Скорее всего, это пустая затея, — спокойно заявляет Меттерних, — но он обратился с просьбой, и отказать мы не можем. — Меттерних, как всегда, совершенно невозмутим. Попроси Наполеон прислать наши статуи в обнаженном виде, он бы говорил об этом таким же ровным тоном.

— Выбери портрет, на котором ты наименее привлекательна, — говорит отец.

У меня начинают дрожать руки.

— Я думала, он любит Жозефину, — пытаюсь возражать я. Ведь он простил ее даже тогда, когда вся Европа узнала, как она развлекалась, пока он был в Египте.

— Разумеется, он ее любит, — соглашается Меттерних. — Но императору нужен наследник.

— А ребенок от любовницы у него есть, — кривится отец, — что опровергает подозрения в бесплодии с его стороны.

— Будет ли конец скандалам в этом семействе? — Мария поднимается. — Что ж, отправим ему что-нибудь из самых первых портретов, когда мы с тобой и кисть-то держать еще не умели — глядишь, ему и в голову не придет искать невесту в Австрии. — Мы вместе направляемся к стене, возле которой стоят в рамах наши ученические полотна. — Вот этот, — Мария указывает на один портрет. За исключением светлых волос и голубых глаз, меня на нем узнать нельзя.

Князь Меттерних откашливается.

— Насмешки нежелательны, — говорит он.

— Какая уж тут насмешка! — восклицает отец. — Он, наверное, думает, что с женой ему удастся разделаться так же легко, как с египетскими мамлюками? Ватикан этого не потерпит. Европа никогда не признает законным его другой брак!