Читать книгу "Пасынок судьбы - Владислав Русанов"

— Продать? Продать… — Он нахмурился и пожевал губами, как бы обдумывая предложение. — Нет. Пожалуй, продать я ее не могу. Дорога как память. А вот сменять — сменяю.

— На что? — оживился рыцарь.

— А вот на эту штуковину, что у тебя под мышкой, пан рыцарь, — шпильман в свою очередь ткнул в край черных кожаных ножен, виднеющихся из-под рогожи, намотанной нарочно от сырости.

— Ах, лайдак! Вот я тебя! — возмутился хозяин корчмы, делая шаг вперед в подтверждение серьезности своих намерений. — Как смеешь?!

— Пузо растрясешь. Куда тебе без помощничков? — и не подумал испугаться шпильман.

Мужик, отличающийся и в самом деле круглым животом, обтянутым давно утратившим первозданную белизну передником, потерял дар речи от возмущения. Он присел и раскинул руки, намереваясь кликнуть подмогу — да хоть того же Яська, — но замер с открытым ртом и выпученными глазами, до такой степени напомнив жабу, что Годимир не сдержал улыбки.

— Ну, чисто печерица[5], пан рыцарь-без-музыки, а? — ухмыльнулся стоявший посреди лужи человек.

— Ясько!!! — прорвало наконец корчмаря, но Годимир движением руки остановил его.

— Меч мне нужен, любезный, — мягко произнес он, делая шаг к берегу лужи. По воде пошла невысокая волна.

— Извини, пан рыцарь, мне моя цистра тоже, — неожиданно грустно ответил шпильман. — Правда, извини.

Он глянул рыцарю в глаза и кривовато улыбнулся, словно и вправду ощущал неловкость от того, что не может помочь. Поправил о плечо упавшую на бровь мокрую прядь. Хлюпнул носом.

— Сильно вымок? — поинтересовался Годимир.

— Как видишь, пан рыцарь. Конечно, купаться я люблю. Только в бане. — Шпильман выбрался из лужи, хлюпая водой в видавших виды чоботах[6].

— На что тебе меч?

— А ведь и тебе цистра без надобности.

— Почем знаешь? — обиженно вскинул голову Годимир. — Я, может, при дворе воеводы Стрешинского… — И смущенно осекся, заметив лукавый огонек в глазах шпильмана.

— Ясно, — тряхнул головой певец. — Пан рыцарь знает толк в поэзии и музыке?

Годимир неопределенно пожал плечами, как бы говоря — я, конечно, не хвалюсь, но…

— Ясно, — повторил шпильман и извиняющимся тоном добавил: — Можно, само собой, поболтать и о поэзии, да только…

Он развел руками, показывая на свое мокрое и грязное платье.

— Это ничего, — успокоил его Годимир. — Пойдем, обсушишься.

Некоторое время музыкант молчал. Какие чувства боролись в его душе, оставалось только догадываться. А потом кивнул:

— Ну, пошли, что ли, греться?

В сопровождении недоумевающего хозяина и шпильмана, истекающего ручейками, Годимир вошел в харчевню. Поклонился вырезанному на липовой доске изображению Господа. Огляделся.

Ничего.

Сносно.

Не хуже и не лучше, чем в других местах.

Два стола из трех были заняты. У стены сидели два взъерошенных мужичка в заляпанной грязью одежде с откинутыми за спины некогда бордовыми, но выцветшими куколями[7]. Поочередно запуская пальцы в горшок, они за обе щеки уписывали нечто с виду очень аппетитное. Похоже, свиную печенку, тушенную в сметане. Еда, можно сказать, королевская!

Ближе к очагу расположились еще четверо. Все угрюмого вида, в черных балахонах до пят, измаранных по подолу рыжей глиной. Эти чинно жевали жаренных на вертеле карасиков. По виду истинные служители Господа, Пресветлого и Всеблагого, если бы не отсутствие тонзур и бело-коричневых, подпоясанных вервием ряс.

— Кто такие? — шепнул Годимир корчмарю, усаживаясь за быстренько протертый стол.

— Иконоборцы, — также шепотом отозвался хозяин. — Лезут из-за леса и лезут.

Рыцарь кивнул. В Хоробровском королевстве, где Годимир родился и провел детство с отрочеством, о секте, выступающей против молитв перед резными изображениями Господа, слышали, но не больше того. Да туда сектанты и не совались — уж очень силен был авторитет иерархов официальной конфессии как среди рыцарства, так и у черни. А вот в землях, раскинувшихся севернее, между реками Словечной, Оресой и берегом моря, об иконоборцах знали не понаслышке. К примеру, в Белянах их воззрения поддерживала едва ли не половина населения, и тамошний каштелян[8], пан Будрыс, ничего худого в том не видел. Значит, теперь и до Заречья добрались…

— Что прикажешь подать, пан рыцарь? — почтительно осведомился хозяин, бросая косой взгляд на примостившегося с краю лавки шпильмана. И прибавил для ясности: — Меня Ясем кличут.

— Они тут все Яси. Других имен не выучили, — буркнул под нос мокрый музыкант, за что был удостоен по меньшей мере ведра ледяного презрения.

— Вино есть?

— Нет, прошу прощения, только пиво.

— Ну, давай пива. А к пиву чего сам удумаешь. На двоих.

— Слушаюсь, пан рыцарь.

Хлопнула дверь. Вошел Ясько с мешком Годимира в руках.

— Надолго задержаться думаешь, пан рыцарь? — немедленно поинтересовался хозяин.

— Думаю, до вечера точно. — Годимир поежился. Несмотря на плащ, кожаный поддоспешник-жак промок на плечах и спине. — Коням отдохнуть надо. Да и мне…

— Чудесно! Ясь! Щит и копье принесешь!

— Хорошо, тятя, — пробасил Ясь-младший.

— Погоди-ка! — остановил направившегося было за едой корчмаря рыцарь. — Давай сперва посчитаем старый долг и о новой плате сговоримся. Сколько он тебе должен, любезный?

Последний вопрос привел Яся-старшего в замешательство.

— Так… — замялся он, загибая пальцы. — Туды-сюды… пиво, капуста с мясом тушеная… опять-таки хлеба гривенки две[9]… ночевка…

— Позволю себе напомнить: кое-что ты уже взял у меня в счет долга, — встрял шпильман. — Так что мы в расчете.

— Что? Осла что ли твоего?

— Не осла, а мула, — с достоинством поправил музыкант.

— Не одна мормышка?

— Не одна. Мул — животное благородное. В Загорье, к примеру сказать, все знатные панянки ездят исключительно на мулах. А осел что? Плюнуть и растереть. Даже басурманы…

— Вот умник! — воскликнул хозяин постоялого двора и завертел головой в поисках поддержки.