Читать книгу "Палач. Книга 1 - Александр Ачлей"

Некоторое время они молчали, как бы не замечая друг друга, и только после того, как поезд тронулся, попутчик протянул Артемьеву руку и приятным баритоном сказал: «Ну-с, поскольку нам вдвоем предстоит провести восемь часов, давайте знакомиться. Тауберг Александр Николаевич». Его рукопожатие было крепким, рука сухой и теплой. «Артемьев Сергей Петрович», — представился Артемьев.

Как только застучали колеса, он расслабился. Еще одно рутинное мероприятие осталось позади. Поначалу при ликвидации «объектов» Артемьев испытывал страх. Только страх и ничего более. Жалости не было, хотя бы потому, что, как правило, этих людей с середины 90-х он считал своими личными врагами. Он не знал их даже в лицо, поскольку, будучи специалистом экстра-класса, никогда не действовал с близкого расстояния и всегда выходил на объект по заранее подготовленной клиентами наводке. Как сегодня. После года работы все эмоции исчезли, и он понял, что превратился в профессионала, для которого убийство незнакомых людей стало будничным, обычным делом. Он было углубился в размышления, но попутчик, приветливо улыбнувшись, достал из дорожной сумки бутылку коньяку и порезанный дольками лимон. «Надеюсь, составите компанию, Сергей Петрович», — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал он.

Артемьев мысленно распрощался с идеей расслабиться и подремать до Москвы и так же приветливо ответил: «Придется. Не оставлять же вас наедине с бутылкой».

После первой рюмки, а точнее стакана, беседа завязалась сама собой.

— Вы, простите, гражданином какого государства являетесь, Сергей Петрович? — спросил Тауберг.

— Республика Московия, — саркастически усмехнулся Артемьев. — А вы?

После распада Российской Федерации на одиннадцать независимых государств и четыре протектората он воспринимал окружающую действительность как детскую дворовую игру. Президенты новых стран, имен которых он, убей Бог, запомнить не мог, ассоциировались у него с эстрадными артистами, а военные, которых он встречал на улицах городов разных русскоговорящих республик, с участниками маскарада. Морального ущерба исчезновение России ему не причинило, поскольку бывший российский морской пехотинец уже давным-давно не был патриотом, придя к выводу, что в России патриотом может быть только законченный идиот. Да и профессия требовала от него полного отказа от каких-либо идеалов, а историю государства Российского после 1991 года он расценивал, как нескончаемый маразм.

— Я вообще-то гражданин Российской Дальневосточной республики, но постоянно проживаю у дочери в республике Ингерманландия, — не менее саркастично улыбнулся Тауберг.

Мерно постукивали колеса, покачивался вагон, коньяк приятно грел, беседа протекала ровно. Тауберг раскрывал неслучайному попутчику тайны этого «божественного», как он выразился, напитка, позволившего Черчиллю, чей образ жизни нельзя было назвать здоровым, дотянуть до девяноста лет. Через пару часов, когда бутылка была выпита, Александр Николаевич сменил тему разговора. Рассуждая о политике, он уже не монополизировал беседу, а стремился к диалогу, демонстрируя свой интерес к мнению Артемьева.

— Я бы не сказал, что распад Российской Федерации как-то повлиял на уровень жизни населения, — сказал Артемьев, уже сто раз слышавший стенания на тему «пропала Россия». — Как жили в дерьме, так и живем. Не хуже и не лучше.

— В Московии, — живо отреагировал Тауберг. — А в других республиках?

— То же, что и было.

— Но сокращение русского населения в среднем на два миллиона в год. Это не кажется вам катастрофой?

— Меня это мало трогает. Я уже давно пришел к выводу, что вы, русские, должны постепенно исчезнуть. Терпенье Господа ведь не безгранично, а вы его уже тысячу лет испытываете.

— Простите, — удивился Тауберг, — а вы-то кто по национальности?

— А никто, — равнодушно сказал гражданин Московии, — в 96-м году я пришел к выводу, что население страны под названием Россия делится на три категории. Недоумки, мрази и помесь недоумков с мразью. Я себя ни к той, ни к другой категории не отношу. Поэтому от высокого звания русского человека я добровольно отказался.

Несмотря на то что Тауберг, судя по всему, владел собой великолепно, Артемьев заметил легкий всплеск эмоций на его до этого спокойном и доброжелательном лице. Что-то вроде смеси удивления с разочарованием. Это немного насторожило Артемьева. Человек в таком возрасте, как Тауберг, не мог не понимать, что патриотов в принципе много не бывает, а в их случае это вообще проблематично. Патриотом какой страны следует быть? Московии? Русско-Прусского протектората? Или, может быть, Южно-Сибирского Китайского протектората?

— М-да-а, — протянул Александр Николаевич после некоторой паузы. — В общем-то, логика в вашей позиции есть. Ну а, скажем, если бы Россия получила некий исторический шанс на возрождение. Сложилась бы ситуация, в которой русский народ вновь мог стать единым народом целостного государства. Великим народом. Ваша позиция изменилась бы?

— Вряд ли. Во-первых, шанс дается историей раз в столетие. Не чаще. Русские его потеряли в девяностые годы, когда легли под кучку аферистов. Во-вторых, я не поверю, что недоумок может поумнеть, а мразь стать порядочным человеком. Это из области фантастики, а я, знаете ли, любитель исторических романов.

В глазах собеседника появился интерес.

— И какие же вы романы предпочитаете?

— Разные.

— В том числе и русские?

— Ну, разумеется.

Артемьеву уже начал надоедать разговор на банальные темы и, когда он вспомнил, что впереди еще пять часов пути, захотелось выть.

— Скажите, Сергей Петрович, — продолжал допытываться Тауберг, — а какие у вас отношения с Богом? Вы верующий?

Артемьев кивнул.

— Православный?

— Нет.

— Католик?

— Нет. Я не принадлежу к какой-либо конфессии.

— Почему?

— Во-первых, на территории бывшей России нет настоящих церквей. Есть некие коммерческие организации, осуществляющие, как бы это точнее выразиться, оптовые и розничные продажи религиозных церемоний. Во-вторых, скажите, кем были апостолы? Православными? Католиками? Или, может быть, протестантами?

— Они были просто христианами, — сказал Тауберг, с интересом ожидая развития концепции собеседника.

— Верно. А позвольте спросить, кем была основана христианская религия? — Артемьев с некоторой издевкой посмотрел в глаза оппоненту.

— Христом, — автоматически сказал оппонент.

— Христос был Богом?

Тауберг кивнул.

— Так какое же право смертные имеют на разделение того единого, что создал Бог? Большой грех. Христианским конфессиям, существующим на данной территории, до Бога так же далеко, как до Сатурна. На морды их посмотрите. Какая там христианская кротость. Менторы, полагающие, что паства им обязана только за то, что они соизволили появиться на свет.