Читать книгу "Седьмая жена - Игорь Ефимов"

Звонил телефон.

Когда жена-4 еще не была его женой, а летала пальцами по клавиатуре компьютера в том бюро путешествий в Лос-Анджелесе, отправлявшем туристов в неведомые дали Перевернутой страны, а он явился туда и увидел сначала сзади ее вздернутые чуть вверх и вперед плечи и почувствовал этот такой знакомый первый толчок в груди, будто начал раздуваться невидимый болезненный шарик, не в сердце, как обещали стихи и книги, а всегда где-то выше, между легкими и трахеей, он подумал, что ведь ничего не стоит пройти прямо вперед, по проходу, в кабинет директора, не оглядываться на нее, потому что он уже сильно наигрался во все эти игры к своим тридцати годам, и он так и сделал, но на обратном пути забыл, не учел, что придется идти по проходу обратно, выпустил эти вздернутые плечи из головы за деловым разговором и напоролся на ее взгляд лицом к лицу. И потом они сидели в ресторане, кажется, в тот же день, и она была молодцом, виду не показывала, что все еще на службе, что директор умолил ее не отказываться, развлечь важного гостя (потом она ему созналась), потому что со страховками тогда творилось безумие, не купить было ни за какие деньги, бизнесы разорялись один за другим, а уж тем более их контора, отправлявшая путешественников в такой рискованный путь.

– Вы понимаете, – объясняла она, пожимая плечами (тогда снова в моде были ватные, и у нее под блузкой, к его досаде, тоже просвечивала пара пристегнутых эполет), – присяжные такие безжалостные добряки, они любому пострадавшему готовы присудить миллион, и им дела нет, что мы ни в чем не виноваты, что мы не можем отвечать, если любопытный турист в Перевернутой стране купит на улице пирожок и съест. «А нет, – говорят они, – виноваты, потому что ваша брошюра не предупреждает, что после того надо немедля выпить стакан водки для дезинфекции, как это делают тамошние жители…»

И через день, когда они поехали на пляж и он втирал ей крем в спину, но все заезжал рукой выше, как бы забывшись проводил ладонью по плечам, которые она уже и без него смазала, они тоже обсуждали дела, как помочь их конторе спастись от головокружительных цен страховки, и в глазах ее еще стоял зеленый компьютерный отсвет, который пропал лишь тогда, когда она в первый раз пришла к нему в гостиничный номер, и тут уж они точно забыли про дела и страховки, а плечи у нее блестели из-под сползающих клочьев, розовели, как сосновая кожица под шелухой, никакие кремы, видать, не спасали, но про свой пунктик, про свое извращение он сказать ей в первые недели не решался, притворялся, что все нормально, что каждый раз он залетает на седьмое небо, и она и потом долго ничего не замечала.

Третий развод занял гораздо меньше времени, чем первые два, формальностей было совсем немного, потому что жена-3 выставила всего одно условие: чтобы он не показывался на глаза ни ей, ни детям. Поначалу он снял для своей суженой квартиру в Нью-Джерси, на самом берегу Гудзона, на семнадцатом этаже, так что она уверяла, что замечает его красную машину, когда он едет с работы по Западному шоссе на другом берегу, и ставит обед в духовку (она еще готовила тогда), а он любил подшучивать над ней, подмечая, как много вещей она делает плечами – закрывает и открывает двери, включает свет, убирает волосы со лба, прижимает к уху телефонную трубку, и уверял, что, как только создадут автомобиль, которым можно будет управлять мановением плеч, он купит ей такой и тогда, может быть, она научится не поддавать другие машины на перекрестках, не сбивать почтовые ящики у домов. Но только когда они поженились, он смог перестать притворяться и действительно каждый раз улетал на миг в блаженное беспамятство, а она, конечно, заметила перемену, и это встревожило ее, будто он научился что-то брать у нее без ее воли и ведома, она стала незаметно пробовать то одно, то другое, пыталась нащупать его любимые игры, которые она могла бы дать ему или не дать, а он старался не рассмеяться, – где уж ей догадаться! – глядя на ее серьезное, разгоряченное лицо над собой, а потом она ныряла зажмурясь вниз, но так бы никогда и не раскрыла секрета, не догадалась бы, если бы он сам не проговорился в припадке ярости, когда нашел эту проклятую коробочку.

Телефон звонил.

Он никогда не испытывал волнения при виде пачки полученных писем.

Он никогда не радовался, взрезанным секретаршей конвертам, потому что в них не могло быть ничего кроме раздутых счетов, обременительных просьб, обидных отказов.

Пачки полученных писем могли накапливаться на рабочем столе день ото дня, но к телефонным звонкам он испытывал совсем другие чувства.

Все волнующее, азартное, победное, новое, как и все по-настоящему опасное, тягостное, ужасное, могло прийти только под телефонный звон, из белого аппарата на столе, и он уже по голосу секретарши пытался угадать, какой сюрприз несет очередной звонок.

Даже в те дни, когда звонки шли неостановимой волной, как, например, после выхода первого объявления о великом новшестве, о его гениальном изобретении, прославившем его и обогатившем, – о страховке от разводов, – даже тогда острое волнение не притуплялось от звонка к звонку, накапливалось иголочками в пальцах, которые уже сами подлетали с крышки рабочего стола и кидались к трубке, прыгавшей вверх-вниз, как теннисный мяч.

В те дни гора писем на столе доросла до абажура лампы, но их нельзя было просто сбросить в корзину, потому что многие начинались словами «мы не могли вам дозвониться…», а дальше шли списки вопросов – «как, когда, в каком возрасте, на какой срок, за какую цену – можно застраховать себя от горя развода?»

Чтобы справиться с потоком клиентов, им пришлось нанять двух новых клерков, и по вечерам он натаскивал их, объясняя все аспекты разработанной им методики – но только под секретом, под клятвенным, у нотариуса заверенным обещанием не рассказывать конкурентам, а секретарша работала порой до десяти вечера и оставалась спать на диване в приемной, не имея даже сил убрать из-под настольной лампы остатки пиццы.

Но когда нагрянуло Большое несчастье, когда из конторы один за другим стали исчезать клерки, бухгалтеры, машинистки, а потом пришлось уволить и секретаршу, тогда телефон превратился в исчадие ада, в белое чудовище, завывавшее посреди стола, в жадного дракона, пострашнее всех писем, сваленных кучей вокруг него, в вестника беды, которого хотелось утопить в унитазе.

Боль дошла до правого заднего зуба и остановилась, буксуя всеми колесами. Телефонная дребедень сливалась с ней, попадала в ритм, подпевала. Казалось, стоило убить одну, и вторая должна сгинуть сама собой.

Он снял трубку.

Тарахтенье газонокосилки за окном тут же заполнило образовавшуюся звуковую пустоту, подхватило боль на буксир, поволокло дальше.

– Энтони, не лги мне, не лги! – закричала трубка. Он узнал голос жены-1.

– Почему ты полчаса не давал ей взять трубку? Что вы там прячете? Опять сговариваетесь за моей спиной? Низость, гадость! Я мать, и у меня есть права. Мой адвокат уже все знает… Что? Не верю я, что ты только что вошел в дом… И тебя не касается, где я раздобыла твой номер, сукин ты сын!.. Знаешь ведь, как у меня сердце должно было изныть за три дня… Ну что тебе стоило позвонить и предупредить хотя бы?! Немедленно дай ей трубку, змей полосатый!