Читать книгу "Русич. Кольцо зла - Андрей Посняков"

Там вон встретил вербу, там сосну приметил,

Распевал им песни под метель о лете.

А и в самом деле, хорошо поет парень! Не зря Евдокся его на луга брала, положительно, не зря. Хотя и он, Иван Петрович Раничев, певец не из последних. Это здесь он боярин и именитый вотчинник, а там… в начале двадцать первого века…

Директор Угрюмовского исторического музея, меломан, балдеющий от хард-рока и блюза, да и сам что-то подобное исполнявший в любительской группе, где играл на бас-гитаре и пел. Выступали обычно по вечерам, в кафе «Явосьма», поначалу – с чем-нибудь типа «One Way Ticket» или там «I,ll Meet You At Midnight», а потом, ближе к ночи, и до «Блэк Саббат» доходило – кто сказал, что под «Параноид» плясать нельзя? Очень даже можно, тем более публика к этому времени подбиралась вполне соответствующая, правда вот Макс, хозяин «Явосьмы», канючил… Боже! Да было ли это? Тот страшный вечер, вернее, та ночь… Гроза, синие вспышки молний и черная фигура в главном зале музея. Абу Ахмет, человек со шрамом – он похитил перстень, для того чтобы убить Тимура – и погиб сам от руки кособородого Никитки Хвата, обельного холопа молодого боярина Аксена Колбятина сына Собакина, красавца с жестоким и гнусным сердцем, едва не погубившего Евдоксю да и самого Ивана. Уже три года – да-да, три – как Аксен мертв, а вот поди ж ты, все еще видится в ночных кошмарах. Как и Тимур, Тамербек, Великий Хромец и потрясатель мира. Именно Тимуру вынужден был какое-то время служить Иван, именно Тимур подарил ему колдовской перстень – золотой с загадочно мерцающим изумрудом – тот самый, что похитил когда-то Абу Ахмет. Не верится, но уже десять лет прошло с тех самых пор, как Раничев впервые объявился в Угрюмове… не в том, в котором прожил почитай что всю жизнь – исключая армию и учебу в ЛГПИ им. Герцена – в другом, образца одна тысяча триста девяносто пятого года… Именно тогда он и встретил зеленоглазую красавицу Евдоксю, не осознавая еще, что встреча эта изменит всю его жизнь.

Иван посмотрел на перстень, который всегда носил на безымянном пальце левой руки – он считался для перстней главным, именно к нему шли артерии прямо от сердца. Изумруд тускло блеснул… Вот именно, что тускло – это означало, что вернуться обратно в свое родной время – а именно этому и служил перстень – Иван не сможет уже никогда, даже несмотря на вызубренное назубок заклинание – «Ва мелиск ха ти джихари…». А и нужно ли обратно? Что там? Пыльные залы, подсиживания, интриги и откровенная зависть – все это претило Ивану с Евдоксей, жалко вот только было оставить друзей – соло-гитару Вадима, Веньку-клавишника, ударника Михал Иваныча – встретиться бы хоть еще разок с ними! Однако, взяв с собой Евдоксю, Раничев чувствовал – не для нее это время, даже в сорок девятом году, куда занесло их злой волею магрибского колдуна Хасана ад-Рушдия, боярышня чувствовала себя куда как лучше – и вожатой в пионерском лагере, и потом, дояркой на колхозной ферме. Может, люди тогда были лучше, искренней, что ли? Иван даже как-то – уже здесь, в вотчине – заговорил на эту тему с женой, та просто пожала плечами:

– Не знаю, что и сказать. Понимаешь, Иване, те, что были и в лагере и на ферме… они, как наши, как вот здесь, в княжестве. Простые, понятные и, как ты сказал – искренние. Другое дело, там, в тех, чужедальних временах – каждый сам себе на уме, каждый сам за себя, говорят одно, делают совсем другое, думают третье. Как так можно, Иван?

Раничев и сам не мог сказать – как так можно? Можно, чего уж там… Но чувствовал, чувствовал, как постепенно обрыдло все, и ничто уже не радовало: ни дружеские пирушки, ни работа, ни даже музыка. Да и больно было смотреть, как чахла Евдокся… А потом, разбирая летописи, Иван вдруг наткнулся на описание бесчинств, творимых над его людьми алчными соседушками – Ферапонтовым монастырем, где был архимандритом старый недруг Раничева Феофан, и толстым боярином Ксенофонтом. Вот тут уж душа не выдержала, сорвался. В прямом смысле – взял Евдоксю за руку, прихватил с собой музейный экспонат – ППШ, и – «Ва мелиск ха ти джихари…». Подействовало! Первой же очередью скосил Ксенофонта да личного его палача, освободил своих – Лукьяна-воя да отроков, Евсейку с Куземой – теперь уж они куда как ладные парни, все девки заглядываются. Жаль вот только, весь магазин расстрелял – уж больно зол был, так бы ведь, может, автомат – вернее, пистолет-пулемет, под пистолетный патрон сделанный – и пригодился когда бы… Хотя, после смерти старого князя Олега Ивановича, ало кто из соседей наглеть осмеливался, знали – Федор Олегович, новый рязанский князь, благоволит Ивану. Но, по мелочи, конечно, пакостили – в овес коней пустят, в рощице самовольный поруб устроят, да мало ли. Да в этих случаях автомат (пистолет-пулемет) и не нужен был, своими людьми обходился, не люди были – золото. Осанистый староста Никодим Рыба с сыном Михряем, статью в отца удавшимся, Хевроний Охлупень, тиун – худющий, жукоглазый, умный – Захар Раскудряк, рядович из Чернохватова, впрочем, какой там рядович? Давно уж тот ряд истек… Подался Раскудря в купцы – у моста на паях с Иваном да с Хевронием соорудил торговый рядок – торговлишка шла живо! Вот сейчас Раничев туда и ехал – посмотреть, как да что.

Из-за ольховых зарослей проглянула вдруг река – широкая, синяя, с волнующейся, слепящей глаза, дорожкой от яркого солнца – по реке медленно проплывали торговые суда – струги, некоторые, увидев рядок, сворачивали, не доходя до моста – в рядке Захар продавал не только пиво да мед, еще и гвозди, шкворни, доску, все, что потребно для мелкого судового ремонта.

– Здрав буди, Захар, – подъехав к рядку с разложенными товарами, Иван спешился, глядя, как приказчик – юркий молодой парень, Онфим, деловито взвешивал на весах гвозди.

– Да ты поболе, поболе сыпь! – пристально глядя на весы, приговаривал рыжебородый ярыжка с причалившего недавно судна, на что Онфим важно кивал и сыпал «поболе».

Захар – высокий мужик чуть помладше Ивана, с красивым лицом и аккуратной рыжеватой бородкой, одетый в добротный армяк и полукафтанье – давно уже заприметил боярина и степенно поклонился, ткнув кулаком в бок увлекшегося торговлей приказчика.

– Здравия и тебе, боярин!

Онифим тоже оглянулся и поклонился:

– Не надо ли чего, батюшка?

– Надо бы, так взял, – пошутил Иван, цепко оглядывая реку. – Что-то маловато стругов к рядку сворачивают?

К рядку… Сказал и сам усмехнулся. Две крытых лавки с прилавками, амбар, кузницы, гостевая изба – не рядок уже, маленький город. Вот еще церкву сладить да частокол – и хоть сам живи. А что? Место хорошее, привольное – река, холмы, перелески – хоромы встроить, торговлишку порасширить – народ и потянется, и в самом деле, настоящий город возникнет, его, Ивана Петровича Раничева, город.

– Потому маловато, что многого товара у нас и нет покамест, – пояснил Захар. – А то, что из Угрюмова привозим – так они там же и купят. Чего ж переплачивать?

– А вот бы что свое продавать, – Иван усмехнулся, глядя, как тяжело отходит от берега струг. – Чего в Угрюмове нет, или мало… Замки, к примеру, оружье…

– И я про то думал, боярин, – шумно вздохнул Захар. – Да только насчет кузнецкого товару там молвлю – наш Митяй угрюмовскому оружейнику Кузьме покуда не соперник. Молод больно, да и не кузнец он пока, так, подмастерье, молотобоец – коня подковать, гвоздь, шкворень, косу изладить – то да, а вот чего посложнее… Тут опыт требуется, уменье, а где ж Митяю такого уменья набраться?