Читать книгу "Про зло и бабло - Макс Нарышкин"

И вот два месяца назад пришел Сергей в приют совсем хворый. Без подарков, с сумою пустою, на костыль опирающийся. Вырубил в лесу сук аршинный, с ним и пришел, всем телом его в землю вдавливая. И теперь вот уже как шестьдесят один день метался в бреду, в сознание приходил все реже и реже. Приезжал врач, осмотрел, анализы собрал и убыл. Через две недели вернулся, сказал, что сожалеет, очень сожалеет. С тех пор лежал Сергей-мученик на постели, должной вскоре стать смертным одром, хрипел, сносил уколы обезболивающие, и крутился в его голове, когда бывал в сознании, диагноз страшный, врачами установленный: рак крови.

Нет спасения от этой хворобы. Ангелина прочитала где-то, что ЮНЕСКО обещало поставить памятник в полный рост из чистого золота тому, кто вакцину от рака сладит, да только до сих пор не нашлось такого мастера. Еще говорят, что какой-то грузин под эту тему подвизался, решил ЮНЕСКО обойти. Хотя бы и не из золота, но из чугуна памятник сваять. Чтобы Эйфелевой башни выше был. Будет врач на коне сидеть, в халате белом, и копьем пронзать рака чугунного. Но пока рак есть, а на роль всадника кандидата, как ни ищи, нету.

И настал, видно, последний день Сергея. Съел его рак изнутри, сожрал так, что уже и врачи анализы брать отказывались. Приезжает раз в два дня один, на санитара очень похожий, а не на доктора, привозит десять шприцев одноразовых, да десять ампулок прозрачных. И колет больного теми ампулками, хотя Сергей уже трижды просил свистящим шепотом:

— Послушай меня, друг милый… Я же знаю, что недолог час… Кольни мне чего бы-то, чтобы побыстрее…

Фельдшер мотал головой, прятал глаза и уходил грустный.

И наступила ночь 15 сентября. Страшно умирать в такую ночь. Хоть и держит Сергей крест нательный в мокром кулаке вот уже второй час, да только все равно страшно. Как встретят его там, как расспрашивать начнут… о чем, главное. Скажут: а в полную ли силу ты, Сергей Олегов, людям служил? Не имел ли в душе черни когда, а в мыслях лукавства и презренного?

Ох, страшно умирать в такую ночь. Под горячую руку Ему как раз… лучше бы уж теплым, светлым днем, чтобы на небе ни облачка, и листва не шевелилась бы, хоть и стара совсем стала, желта. А в такую пору… А вдруг батюшка не придет?

Подумал Сергей — и испугался. Не можно ему без священника уходить! Он не язычник, а православный во Христе! Заповеди чтит и соблюдает, молится каждый день, и не по надобности, а по душевному велению. Веришь? — спросили его, зрелого мужа, на крестинах. Верю! — ответил он. Верю! — говорит сейчас, и понимает, что не лгал ни тогда, ни нынче.

Служил людям? — служил. Последнее отдавал, куском делился. Кто знает, не спасла ли жизнь та, последняя, таблетка парацетамола, мальчишке бродячему на Пречистенке. Приболел Сергей тогда, два года назад, и торопился, набрав гостинцев, в приют. Кашель был ужасен, люди шарахались в сторону, ругали грязно — глупые, они ведь тоже болеют… и вдруг на дороге, в парке, увидел мальчишку. Пятнадцать лет мальцу было, не больше. Сидел, курил и кашлял человек с таким старанием, что даже у Сергея, и самого нездорового, сердце зашлось. Глаза у юнца совсем больные были, смертью дышали. Поискал тогда Сергей в карманах, нашел таблетку последнюю, жаропонижающую, и отдал. А самого в приюте еле откачали.

Добр Сергей, бескорыстен. Потому, наверное, и прибирает его к себе Господь, — решила Ангелина, торопясь к телефону. Пора, пора звонить священнику. А вызывать его нужно уже сейчас, потому как у мученика такая ломка началась — не приведи, Господи… Как свеча, что вспыхивает и яростно пылает перед тем, как навсегда угаснуть, закричал в своей боли Сергей, человек без дома и паспорта…

Но минуло пять минут, и с тринадцатым…

…или четырнадцатым по счету ударом грома, едва не пошатнувшим убогий дом, распахнулась дверь, и на пороге встал, освещаемый короткими сполохами молний, высокий человек в длинном, блестящем от влаги пальто. Не священник.

Не было на нем шляпы, а лишь серое пальто да черный костюм под ним, и рубашка черная же, застегнутая на пуговицы до самого верха. Длинные волосы его, собранные сзади в хвост, лежали, влажные и блестящие, на плечах. Глаза пронзительно посмотрели по углам, очертили взглядом скудное убранство просторной прихожей и остановились на двух старушках. Впрочем, смотрел он на них недолго, поскольку нос его с заметной горбинкой стал морщиться, ноздри судорожно сжались в непреодолимом желании чихнуть. Что он и сделал вместо приветствия, укрывшись рукавом сырого пиджака.

Он вошел, вежливо улыбнулся и посмотрел на вышедших к нему навстречу из кухни старушек вполне приветливо и добродушно.

— Недобра Москва к прохожим сегодня! — воскликнул негромко он, понимая, видимо, где находится. — Так недолог час и ринит заработать. Однако дела. Где прикажете вытереть ноги?

Антонина подметнула под ноги гостю чистую половую тряпку, и, когда незнакомец проследовал дальше, от туфель его, лакированных и остроносых, не оставалось и намека на грязь или влагу.

— Хорошо у вас, — признал гость. — Тепло, светло. А на улице, скажу я вам… — он покачал головой. — Это просто ужас, что там творится.

Старушки согласно перекрестились и по привычке принюхались. За отсутствием хорошего зрения и слуха угадывать статус гостя они научились обонянием. Пахнет дорогим одеколоном — не исключено, что поможет. Таким отказывать грех — крыша прохудилась донельзя, для ремонта нужны деньги, денег для ремонта нет. А такие изредка, но подкидывают. Пахнет портфелевой кожей — возможно, деловой. Эти приезжают, что-то пишут, говорят непонятным языком и уезжают. Смысла от таких гостей решительно никакого. От сегодняшнего приезжего не пахло ничем. Он внес в приют сырой запах насыщенного озоном воздуха и отсыревшего асфальта, каким человеку пахнуть не полагается. Так бывает всякий раз, когда в приют вваливается кто-то в непогоду. От самого же странного посетителя не исходило никаких ароматов. Выбрит он был между тем чисто, но не пах и бальзамом после бритья. Хотя старушки могли и ошибаться, поскольку в таком-то возрасте и на нюх полагаться тоже рискованно…

— А вы, позвольте, по какому вопросу? — понимая, что пора начинать разговор по существу, мягко спросила Ангелина, старшая из сиделок. Она всеми силами пыталась угадать, сколько лет гостю, и в конце концов решила, что ему не меньше пятидесяти и не больше пятидесяти пяти. — Из какого ведомства?

— Ни из какого я не из ведомства, — разочаровывая собеседниц, пожал плечами гость. — Что ж, если человек приходит в приют, так он обязательно должен быть из какого-нибудь ведомства? Смешно, право…

Он прошелся по холлу.

— Я пришел навестить одного из ваших постояльцев.

— Это какого же? — засуетилась Антонина, соображая, к кому из убогих и забытых мог явиться гость в дорогущем костюме и стерильных лакированных туфлях. И, кстати, невероятно приличной, то есть обаятельной наружности.

Обаятельнейший незнакомец меж тем мило улыбнулся и честно доложил:

— Сергей Олегович Старостин у вас проживает.