Читать книгу "Удар милосердия - Наталья Резанова"

* * *

– И… с тех пор этого не было?

– Да. Потому что с тех пор я не покидал города. В городе этого никогда не случалось, не знаю почему.

– Она была третьей?

– Я понимаю, почему ты спрашиваешь. Сейчас говорят – семь, десять, дюжина… Да хоть тысяча, Господи помилуй! Я не знаю, сколько девиц убили в Тримейне, и вокруг него, но тех, кто были со мной – три.

Старик спрашивал, молодой человек отвечал. Но это не был допрос. Ибо молодой сам пришел к старику, и в голосе вопрошавшего страха и неуверенности было больше, чем у того, кто отвечал. Хотя отвечавший, вероятно, ожидал иного.

– Когда это случилось в первый раз?

– В октябре. После большого турнира. Ее отец был купцом, который что-то поставлял во дворец… Он поднял крик, но канцлер заплатил ему и велел уехать. Во второй раз – после рождества – когда травили волков. Она была дочерью егеря. И – вот – третий.

– Октябрь, декабрь, май… Случайно ли, сын мой?

– Я не думал об этом! Зато другие подумали. Несчастные, невинные девушки были жертвами для дьявольских шабашей! И то, что их всегда находили на перекрестках…где является нечистая сила…Ты сам-то веришь в эту ересь – про перекрестки? А уж насчет их невинности…

– Сын мой, не говори того, о чем после пожалеешь. Эти несчастные умерли, и умерли потому, что стали жертвами твоей похоти!

– Похоти? – Молодой человек усмехнулся, но смех этот был похож на кашель. – Я никого из них не тащил к себе в постель – ни этих, ни других, что были прежде. Они сами приходили ко мне, либо их приводили отцы – вымолить какую-нибудь грошовую милость – торговать на осенней ярмарке, рубить деревья в императорском лесу, построить запруду… Я давал им, что они просили, и забывал об этом, а невинность их нужна была мне, как мертвой собаке кость. Конечно, они с большей радостью принесли бы эту жертву императору, но с тех пор, как рядом с ним эта шлюха, до него не так просто добраться.

– Молчи! Не оскорбляй…

– Своего отца? Или тебя больше заботит честное имя госпожи Эльфледы? Которая от девок с Канальной улицы отличается только тем, что дороже берет!

– Пусть так. Но сказано: «Кто злословит отца своего – да будет анафема».

– А еще сказано – «отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина». Я хорошо знаю Писание, хотя Святой Трибунал и запрещает его читать. И он до сих пор ест этот виноград, а за ним и все прочие. Разве я виноват, что при дворе, стоит уклониться от их веселья, начинают на тебя смотреть как на убогого, на евнуха? Разве так было при жизни матери?

– Нет, но…

– А еще говорят, что сын вина – уксус, и… – Молодой человек осекся. – Говорили. Может, лучше бы продолжали говорить. Лучше это, чем слыть кровопийцей, оборотнем, служителем сатаны! Я думал, что когда над тобой смеются – это плохо. Один кузен Раднор чего стоит… Но когда от тебя шарахаются… Я не покидаю Старый Дворец, чтобы не видеть их взглядов. А что толку?

Старик утомленно провел рукой по лицу, Словно в поисках совета перевел взгляд на распятие на беленой стене. Комната не отличалась аскетизмом монастырской кельи, но все же обстановка была проста и строга. Стол без скатерти, узкая постель, ларь с книгами, пюпитр с принадлежностями для письма, табуретка и кресло, Это была единственная роскошь, которую позволял себе дворцовый капеллан – сидеть в кресле, потому как страдал болями в спине. Окно в комнате было высоким, стрельчатым, с цветными стеклами. Солнечный свет, пробиваясь сквозь них, окрашивал белый пух вокруг лысины исповедника в сумрачно-винные тона. Тот, кого старик называл духовным сыном, на деле годился священнику во внуки – ему было года двадцать два, но выглядел он старше: худое лицо, темные глаза, крупный рот углами вниз, каштановые волосы. Довольно приятное лицо, даже неправильной формы нос его не портил – если б не лежала на нем некая тень. И не уклоняющийся взгляд.

– Но как это могло случиться? – беспомощно вопросил капеллан. – Как мог злодей… или злодеи… так близко подобраться к тебе? О сын мой, не предался ли врагу кто-нибудь из твоих слуг?

– Я думал об этом. Осенью… возможно – кто-то из дворцовых мог быть замешан. Там было множество людей из Нового Дворца… среди них с легкостью мог замешаться кто-то чужой, но… тогда о колдовстве не было и речи. Зимой и весной я ездил с малой свитой, с теми, кого знаю с детства. В последний раз при мне были только оруженосцы. Я не верю, чтоб они…

– Тогда как это могло произойти? Почему – если твои оруженосцы были с тобой – ты не приказал, чтоб они отвели этих несчастных к родителям?

– Я не знаю… – Молодой человек встал, и сделав шаг, едва удержал равновесие. Возможно, у него затекли ноги, пока он сидел на слишком низком для него табурете. – Не помню, почему. Я не помню, как они уходили – ночью, должно быть… не утром же…

– О, Господи! Неужели ты был так пьян? Еще один грех в добавление к прежним.

– Пьян? Наверное… Ты знаешь, я не люблю напиваться… не то, что Раднор. Но в последние месяцы на меня что-то находит… находило. Я не помню себя… не помню ничего… какой-то сон без сновидений… Но это не от вина, клянусь!

– От чего же? – Старик поднялся, шаркающей походкой приблизился к духовному сыну, положил руку ему на плечо. – Скажи мне… ни одно твое слово не выйдет из эти стен… Скажи, ты вправду не убивал их?

Молодой человек резко повернулся, и слабая старческая рука соскользнула его плеча.

– Ты не веришь мне, – с горечью сказал он. – Даже ты, мой исповедник, которому я всегда открывал душу… к которому я пришел за помощью и советом, мне не веришь.

Старик опустил голову.

– Один у меня совет для тебя – молись, молись, дитя мое. И я буду молиться за тебя всем сердцем, и в этом моя помощь. И еще… это не совет, а просьба… выполнив ее, ты поможешь себе сам. Сторонись женщин и девиц. Это ловушка, в которую уловляет тебя дьявол. Какие бы игрища сатанинские вокруг тебя ни творились, оборони себя щитом целомудрия – и будешь спасен.

– Уловляет, говоришь? – На сей раз в голосе молодого человека сквозила сдержанная ярость. – Я ждал от тебя большего, чем обычные увещевания. Уразумей, отец Эрментер – на сей раз речь не о разгульных увеселениях двора. Я и так уже спраздновал труса, когда укрылся здесь, в Старом Дворце. А если начну изображать отшельника, то все кругом еще сильнее укрепятся в своих подозрениях! Нет, хватит с меня! А если мне ставят ловушку, то посмотрим, кто в нее попадет!

Он вышел, грохнув дверью. Отец Эрментер, прижав руку к сердцу, выждал, когда затихнут шаги. Близилось время мессы, и капеллан надеялся, что принц одумается и придет в дворцовую церковь мученика Агилульфа. А если нет, отец Эрментер все равно будет молиться за всю императорскую фамилию, и за душу несчастного Йорга-Норберта, который из всех заданных ему нынче вопросов не ответил на самый главный.

* * *