Читать книгу "Бомба для империи - Евгений Сухов"

Выйдя из балагана, подивились на медвежью потеху, когда на предложение дрессировщика показать, как молодая девица собирается на свидание, медведь садился на тумбу, тер одной лапой морду, показывая, что он белится и накладывает на лицо румяна, а другою лапою вертел перед собой, будто так и эдак смотрелся в зеркальце.

Когда они выходили с Девичьего поля, навстречу им повстречался нищий.

– Пода-айте, Христа-а ради-и, на хлебушек, – жалостливо пропел он тонким голоском, пыхнув на них таким перегаром, что Сева невольно закашлялся, а бабеньку едва не стошнило.

Сева машинально сунул руку в карманчик и нащупал четвертак. Ему было жалко его, ведь он копил почти три недели, чтобы потом разменять у бабеньки всю мелочь на одну эту монету. Он не истратил его на орешки и сладости, не прокатился лишний раз на карусели, а ведь так хотелось! Еще раз посмотрел на жалкого нищего и со вздохом вытащил монету.

– Нате…

– Благодарствуйте, мил человек, – мигом схватил монетку нищий и спрятал ее в один из бездонных карманов своей рванины. И тотчас отвалил в сторону.

– Постеснялся бы у младенца деньги брать, – бросила ему в спину бабенька и, обернувшись к Севе, нахмурила брови: – Тебе кто разрешил деньгами распоряжаться?

– Я сам, – ответил Севушка и недоуменно посмотрел на нее: – Они же мои!

– А ты их заработал? Чтобы вот так раздавать направо и налево пьяницам всяким да нероботям? – продолжала сердиться бабенька. – Лучше бы ты этот четвертак в монастырскую кружку бросил…

– Что я такого плохого сделал? – продолжал недоумевать Сева. – Я же сделал доброе дело: подал нищему на пропитание.

– На пропитание? – переспросила бабенька и ответила сама себе с большим сарказмом: – Ка-ак же! Да он уже, поди, в кабаке сидит и водку хлещет. Да и дело твое – доброе ли – еще большой вопрос. А ну как он выпьет и буянить начнет? Лиха какого-нибудь натворит, не ровен час? В участок попадет, потом его в работный дом отправят. А там он чахоткой или еще чем-либо занедужит и отправится раньше срока к праотцам. А все оттого, что ему четвертак нежданно-негаданно перепал. От тебя, стало быть… Вот твое «доброе дело» как аукнуться может.

– Но я же хотел как лучше! – чуть не плача, воскликнул Сева. – Он же на хлебушек просил…

– Я понимаю, что ты хотел как лучше, и что намерения у тебя были благие, – погладила его по голове бабенька. – А ты знаешь, куда ведут эти твои благие намерения?

– Куда? – раскрыл глаза Сева.

– Прямиком в ад.

Она тогда казалось ему старухой. Мудрой сорокапятилетней старухой. Даже тридцатилетние мужчины и женщины казались ему очень пожилыми людьми, которых из-за их старости надлежало слушаться. Так что про благие намерения, ведущие в ад, Севушка запомнил хорошо. Очень даже хорошо.

Глава 1

ЧЕЛОВЕК В ДОРОЖНОМ КОСТЮМЕ, или БЕЗ СУЧКА И ЗАДОРИНКИ

Лето 1888 года

Ленчик стоял ни жив ни мертв. На него почти в упор смотрел единственным черным зрачком шестизарядный вороненый «ремингтон». На полу лежал, хрипя и испуская последнее дыхание, Самсон Африканыч Неофитов, подстреленный Севой минуту назад. Левая сторона его груди сочилась кровью, обильно пропитавшей сюртук.

У дальней стены комнаты, вжавшись в угол и закрыв лицо и голову руками, сидел на корточках и дрожал всем телом Павел Лукич Свешников.

– Не убивайте меня, прошу вас, – скулил он, бросая на Долгорукова взгляды, полные ужаса. – Я бывший актер Городского драматического театра Свешников. Не слыхали? Ну ка-ак же! В свое время я был в театре лучшим! Я играл…

– Заткнись!

– …со стариком Писаревым и с самой Полиной Антипьевной Стрепетовой. Одним из условий ее контракта с нашим театром было то, чтобы мужа ее, Тихона Ивановича Кабанова в «Грозе» Островского, играл только я. И всегда был полный аншлаг. Целых три раза я был бенефициантом! Меня ценил сам господин антрепренер Медведев, который говорил, что я… Не убивайте меня, – уже умоляюще просмотрел Свешников на Севу. – Я ничего никому не скажу, клянусь вам…

– Заткнись, – не отрывая взгляда от Ленчика, хмуро повторил бывшему актеру Всеволод Аркадьевич. – Ты будешь следующий.

– Что вы делаете?! – вскричал человек в полосатом дорожном костюме. Он был весь покрыт крупными каплями пота и тряс полными щечками. – Остановитесь!

– Что я делаю? – недобро усмехнулся Всеволод Аркадьевич Долгоруков. – Собираюсь пришить этого подонка, – он указал подбородком на бледного трясущегося Ленчика. – А потом пришью во-он того старикашку-актеришку, который был трижды бенефициантом. Нам с вами свидетели-бенефицианты не нужны.

– Но… Но… Но это будет уже тройное убийство! – едва сладил с дрожащими губами человек в полосатом дорожном костюме, мельком глянув на застывшего уже навечно с приоткрытым ртом Африканыча, из уголка губ которого змейкой стекала на подбородок алая струйка крови. – Это же бессрочная каторга!

– А что вы предлагаете сделать с человеком, пытавшимся нас кинуть и забрать все деньги, мои и ваши?! – Долгоруков посмотрел на кожаный саквояж, стоящий раскрытым на полу у его ног. Саквояж был полон денег, и толстые пачки банковских билетов, в беспорядке сложенные в нем, маняще выглядывали из саквояжа своими разноцветными пухлыми боками. – Может, вы, сударь, еще предложите мне троекратно расцеловать его и отправить на отдых в Ниццу или для поправки пошатнувшегося здоровья в Баден-Баден? Вы именно это хотите мне предложить, милостивый государь? – спросил он с нажимом.

– Нет, но…

Сева негодующе посмотрел на человека в полосатом дорожном костюме и не дал ему договорить:

– А вы что, не знали, на что идете? Там, где большие деньги, всегда могут случиться большие неприятности.

– Да я только хотел по-быстрому сыграть на бирже, – булькнул тот горлом.

– Сыграли, – резюмировал Сева. – Выиграли. Я вам в этом помог. А эти вот, – Долгоруков мельком глянул на Африканыча и снова вперил острый взгляд в Ленчика, – хотели присвоить наши деньги себе. И расплата за это – смерть! С предателями у меня разговор короткий.

Он взвел курок «ремингтона». Барабан повернулся, негромко щелкнув. Сейчас прозвучит выстрел…

– О боже, – уже взмолился человек в дорожном костюме. – Не делайте этого, Вольдемар! Умоляю вас ради всего святого!

– Я это сделаю, – твердо заявил Долгоруков. Он прищурился и злобно посмотрел на Ленчика: – Молись, гад.

Ленчик беззвучно зашевелил губами. Глаза его были полны слез и заклинали о пощаде. Непросто, господа, расставаться с жизнью неподготовленным. Однако подходит момент, когда… когда… Еще немного, и Всеволод Аркадьевич Долгоруков влепит револьверную пулю прямо Ленчику в лоб.

Под окном послышался стук копыт, и через пару мгновений в дверь громко застучали.

– Кто это? – бледнея, спросил человек в полосатом дорожном костюме. Его толстые щечки опять мелко затряслись.