Читать книгу "Искушение Ворона - Дмитрий Вересов"

– Старина, не заставляй меня лишний раз рассыпаться в благодарностях – добро я не забываю и без напоминаний. Поверь, я рад был бы помочь старым друзьям, но что я могу? Все мои ребята давно не у дел, а кто остался – не может принимать такие решения.

– Но если бы мог, ты не отказался бы выполнить мою просьбу?

– Хэнк, я не люблю сослагательного наклонения.

– И все-таки?

– Ну, разумеется, разумеется. Приложил бы все силы. Только к чему пустой разговор?

Хэнк посмотрел на часы.

– Что ж, будем считать, что слово свое ты дал… Это, случайно, не у тебя телефон звонит?

Хэм прислушался, кивнул, достал из внутреннего кармана куртки миниатюрный телефон.

– Берч!.. Уоррен? Неожиданно… Так… Так… Что?! И это не розыгрыш?.. Что ж, считай, что согласие получено, от таких предложений не отказываются… Да, жду официального письма… И передай мою благодарность господину президенту… До встречи!

Хэм спрятал телефон и, покачивая головой, поглядел на Хэнка.

– Ты знал… Ты знал, чертяка!

– Я же говорил – сделка. Мы им – четыре года спокойной рулежки, они нам – правильных людей на ключевые посты.

Хэнк извлек из кармана плоскую серебряную фляжку, свинтил крышечку, глотнул.

– За нового директора Бюро, – сказал он, протягивая фляжку Хэму. – За его твердую руку и твердое слово.

Таня Розен – Григорий ОрловскийСан-Франциско, Калифорния —Лос-Анджелес, КалифорнияФевраль 1996

Кондиционеры работали на максимуме, но все равно сырой холод просачивался во все уголки дома. Лизавета тяжело переносила слякотный калифорнийский февраль, видать, Африка навсегда перестроила ее организм. Сколько раз она там с грусть-тоской вспоминала матушку-зиму, да не здешнюю, не пойми какую, а настоящую, русскую, морозную, а теперь, надо же, тоскует по кенийской жаре. Ах, как домой хочется! Но деваться некуда. Надо жить на чужбине и семью поднимать. Лизавете к трудностям не привыкать даже после жизни в африканском раю, за мужем с бесконечным счетом в банке. Но теперь все в прошлом, красивом, любимом, но прошлом. Не пришла пора прощать, да и придет ли…

Лизавета уже покормила мальчишек и отправила в бассейн. Таня так и не спустилась вниз, но Лизавету трудно было провести. Она сложила посуду в машину, нажала кнопку. Чудо-посудомойка начала трудиться, а Лизавета поднялась к сестре.

– Ну что? Не притворяйся, уже два часа дня. Я же знаю, что ты не спишь. Вставай, я сегодня щи с грибами приготовила, настоящие, капустку-скороспелку сама заквасила накануне. Правда, мальчишкам не понравилась, а вот Фимка за милую душу стрескал. Сразу видно русскую породу, даром что мулат. – Лизавета взяла за плечи Таню и повернула к себе. – Кошмар какой-то! Ты посмотри, на кого ты похожа! Лицо как первый блин, который комом!

– Оставь, Лизка. Ничего я не хочу и видеть никого не могу. Все кончилось. Ты не понимаешь, я даже детей видеть не могу: они мне его напоминают и когда говорят, как он, и когда молчат, как он. Как жить с этим? – Таня закрыла лицо простыней и разрыдалась.

– Ну все, надоела мне твоя слякоть псков-ская! Не хватало мне на старости лет твоих мальчишек поднимать в одиночку. Что случилось, то случилось и назад не воротишь. Да и не верю я в эту темную историю, ну, не верю, и все. В тридцатых годах у нас и не такие истории сочиняли на людей. Забыла? А здесь, может, почище чем у нас умеют расписать человека. Время покажет, кто прав. А пока надо о себе подумать. Ты детям нужна, мне, себе самой, а может и ему. Все одному Богу известно. Для русского человека только два лечения от хандры – водка или работа. Поскольку первое отменяется по причине мерзости, то остается второе. Так что давай в душ мигом. Я из тебя человека делать буду.

Лизавета чуть не пинками затолкала сестру в ванную. Включила на полную мощность душ с холодной водой и, крепко прижав Танину спину к стенке, направила струю на вялое тело. Не обращая внимания на визг и уговоры прекратить экзекуцию, Лизавета растерла Таню жесткой губкой, потом пустила теплую воду, добавила морской соли и заставила валяться в «рассоле». Потом опять вымыла, не экономя душевого геля.

А под конец, встав на табурет, облила из ведра опять холодной водой.

– Дай хоть полотенце! – взмолилась Таня.

Через полчаса она осторожно отправляла в рот ложку за ложкой щи, боясь смазать крем с лица.

– Ну вот, теперь совсем другое дело. – Лизавета скрепила Танины волосы заколкой и улыбнулась отражению родного лица. – Ну что, актриса, будем репетировать счастье. Или ты профнепригодна? Главное, как у вас там говорят: надо только в роль войти, может и прирастет.

Таня распрямила плечи и слабо улыбнулась зеркалу.

– Репетировать так репетировать. Придется играть саму себя, а сценарий пока не написан.

– Главное, чтобы не трагедию, а с остальным ты справишься. Вот, звони, там тебе скучать не придется. – Лизавета протянула сестре листок.

– «Мунлайт Пикчерз»… Да ну их… не хочу я… не могу…

Таня попыталась откинуть листок в сторону, но Лизавета твердо вложила сестре в руку телефонную трубку.

С мальчишками рассталась на удивление легко. Старший, тот даже с трудом отлепился от компьютерной игрушки, когда Лизавета его три раза настойчиво звала спуститься вниз и пойти проститься с матерью. Что бы она делала без сестрицы? Пропала бы, ей богу, пропала! А мальчишки так и носятся с Лизаветой везде, уцепившись за теткин подол. Не была бы она сестрой, Татьяна бы и заревновала, наверное, к такой сопернице. И разве не Лизавета придумала теперь обратиться в «Мунлайт Пикчерз»? Верно Лизка говорила: иди Таня работать, а не то мхом покроешься. Даром что ли англичане говорят: rolling stone gathers no moss? Иди, растряси задницу, ты же актриса, а бабий век… А кому не знать, как короток бабий век, как не ей – старшей сестрице? И какой-то особенно волнующий и кружащий голову кислород вдыхала Таня сегодня по пути в аэропорт. Как тогда, когда впервые выезжала из Союза в Чехословакию на первые свои зарубежные съемки. И все же долог он, бабий век – бабий век актрисы, если Таня еще не позабыла пьянящего головокружения, волнующей суеты гримерок, жара софитов и тонких запахов киношной славы… Она летит в Голливуд. Она летит в Голливуд. И она еще совсем-совсем не старуха… Да что там! Она еще прима-любовница на первые роли! Разве не так? И разве не к ней пару месяцев назад присватывались двое молоденьких морячков?

Таня погляделась в зеркальное отражение тонированной двери аэропорта… Хороша! И фигура, и волосы… Как тогда, как тогда…

И даже навязчиво-развязный бавардаж двух ее соседок в самолете, семнадцатилетних полу-хиппи в фенечках, с глупыми татуировками по юным плечикам, по ладным спинкам и по едва прикрытым вырезами смелых ти-шорток бесстыдно торчащим титькам – даже их навязчиво громкая болтовня не испортила Татьяне праздника ожидания скорых перемен.