Читать книгу "Штамм. Начало - Чак Хоган"

Глаза бубе потемнели. Она заглянула в миску Авраама и увидела, что борща там осталось совсем немного, на самом донышке.

– Но вскоре, Авраам, крестьянские дети начали пропадать. По слухам, дети стали исчезать и в окрестных селениях. Даже в моей родной деревне происходило то же самое. Да, Авраам, твоя бубе выросла в селении, которое находилась всего в полудне пешего хода от замка Сарду. Я помню двух сестер. Их тела нашли на поляне в лесу. Они были белые, как окружавший их снег, а раскрытые глаза заледенели на морозе. Однажды ночью я сама услышала невдалеке этот тук-тук-тук – такой ритмичный, такой громкий, такой призывный, – но я не встала, а натянула на голову одеяло, чтобы заглушить звук, и потом не могла спать еще много ночей.

Окончание истории Авраам проглотил с последней ложкой борща.

– Со временем деревня Сарду полностью опустела, и место это стало проклятым. Иногда через наше селение проходил цыганский табор, и цыгане, продавая свои диковинные товары, рассказывали о всяких странностях, происходящих возле замка. О появляющихся там духах и привидениях. О великане, который, словно бог ночи, бродил по залитой лунным светом земле. Именно цыгане предупреждали нас: «Ешьте больше и набирайтесь сил… иначе Сарду доберется до вас». Вот почему это такая важная история, Авраам. Ess gezunterhait.[3]Ешь и набирайся сил. Не оставляй в миске ни капельки. Иначе – он придет. – Бабушка вернулась из своих воспоминаний, словно бы вышла из темноты на свет, и ее глаза снова заблестели. – Иначе придет Сарду. Тук-тук-тук.

Мальчик доел все, до последнего волоконца капусты, до последнего кусочка свеклы. Миска опорожнилась, история закончилась, зато заполнились желудок и голова, да и в сердце не осталось пустого уголка. Бубе осталась довольна, и в лице ее для Авраама светилась вся любовь, какая только бывает на свете.

В такие моменты, принадлежавшие только им и никому другому, когда они сидели за шатким фамильным столом, беседуя на равных, несмотря на целое поколение, лежавшее между ними, они делили между собой пищу сердца и пищу души.

Десятью годами позже семье Сетракянов пришлось покинуть и их собственную столярную мастерскую, и саму деревню. Причем изгнал их не Сарду. Их изгнали немцы. В дом Сетракянов определили на постой офицера, и этот человек, смягчившийся бесхитростным гостеприимством хозяев, которые разделили с ним хлеб за тем самым шатучим столом, однажды вечером предупредил, что им лучше не являться утром на сбор, объявленный на железнодорожной станции, а под покровом ночи покинуть дом и деревню.

И они ушли, вся разросшаяся семья Сетракянов – было их уже восемь человек, – ушли в ночь, в поля и леса, взяв с собой все, что смогли унести. Вот только бубе их задерживала, потому что не могла быстро передвигаться. Хуже того – она знала, что задерживает, знала, что ее медлительность ставит под удар всю семью, кляла себя и свои старые больные ноги. В конце концов все остальные члены семьи ушли вперед. Все, кроме Авраама – теперь уже сильного, многообещающего юноши, резчика по дереву, весьма искусного даже в столь молодом возрасте, ревностного читателя Талмуда, проявляющего особый интерес к Книге Зогар[4]и тайнам еврейского мистицизма, – Авраам остался с бабушкой. Когда до них дошла весть, что остальных членов семьи арестовали в ближайшем городке и запихнули в поезд, отправлявшийся в Польшу, бубе, терзаемая чувством вины, принялась настаивать, что ради спасения Авраама она тоже должна сдаться немцам.

– А ты беги, Авраам. Беги от нацистов. Беги, как от Сарду. Спасайся!

Но Авраам не побежал. Он не хотел расставаться с бабушкой.

А утром Авраам нашел свою бубе на полу возле кровати в доме, где сжалившийся над беглецами хозяин позволил им передохнуть в пути. Бабушка свалилась с постели ночью. Кожа на ее губах была угольно-черной и отслаивалась, и глотка тоже почернела настолько, что это было видно снаружи по темному горлу, – бубе умерла, приняв крысиный яд. С разрешения хозяина и его семьи Авраам Сетракян похоронил бабушку под цветущей белой березкой. Для надгробья он вырезал чудный деревянный крест, на котором изобразил много цветов и птиц и все те вещи, что радовали бубе при жизни. Он плакал, и плакал, и плакал, скорбя о бабушке, а потом – побежал.

Он во весь дух бежал от нацистов и все время слышал за спиной: тук-тук-тук.

Это зло гналось за ним по пятам…

Начало

Речевой самописец борта N323RG

Фрагмент записи, переданной в НКБП.[5]

Рейс Берлин (аэропорт Тегель) – Нью-Йорк (аэропорт Кеннеди)

20:49:31(микрофон СОП[6]включен).

Капитан Питер Дж. Молдес: «Итак, друзья мои, это опять капитан Молдес, я говорю с вами из кабины экипажа. Мы совершим посадку через несколько минут, точно по расписанию. Я просто решил воспользоваться моментом и поделиться с вами, насколько мы рады, что вы сделали выбор в пользу нашей авиакомпании «Реджис эйрлайнс». От имени второго пилота Нэша, от имени всего экипажа и от моего собственного имени, разумеется, тоже я выражаю надежду, что вы к нам еще вернетесь и в скором будущем мы опять полетим вместе…»

20:49:44(микрофон СОП отключен).

Капитан Питер Дж. Молдес:«…и, таким образом, мы не лишимся работы». (Смех в кабине экипажа.)

20:50:01Диспетчерский пункт управления воздушным движением (Нью-Йорк, аэропорт Кеннеди): «Транспорт Реджис семь-пять-три, заход слева, курс один-ноль-ноль. Разрешаю посадку на 13R».

Капитан Питер Дж. Молдес: «Транспорт Реджис семь-пять-три, захожу слева, один-ноль-ноль, посадка на полосу 13R, вас понял».

20:50:15(микрофон СОП включен).

Капитан Питер Дж. Молдес: «Бортпроводникам приготовиться к посадке».

20:50:18(микрофон СОП отключен).

Второй пилот Рональд У. Нэш IV: «Шасси выпущены».

Капитан Питер Дж. Молдес: «Всегда так приятно возвращаться домой…»

20:50:41(Звук удара. Статические помехи. Шум высокого тона.)