Читать книгу "Вторая смена - Лариса Романовская"

В ничейном пространстве каждое движение отзывалось эхом, отталкивалось от лысых обоев. За стеной четко звучали пронзительные злые голоса. Ирочка подобрала хороших соседей: сперва присмотрела именно их, а уже потом квартиру.

– Дрянь, гадина такая! Ты же мне никто, поняла? Ты вообще никто и ничего не стоишь! Вот только посмей мне еще раз возразить, поняла?

– Ты сама никто!

Под этот немудреный аккомпанемент Ирочка разобралась с багажом. Вынула комплект белья, вытащила ночную рубашку, вывернула ее наизнанку, швами наружу. Приличный саван, не хуже, чем у других.

– А зачем ты вообще меня рожала? Ты же всех ненавидишь!

– А не твое дело, зачем! Не твое! Захотела – и родила. Захотела бы – и аборт бы сделала.

С таким звуковым сопровождением не захочешь, а отравишься. Только запить лекарство нечем. И после обновления, в первые дни, когда еще зубы толком не прорезались, сильно захочется воды. А принести будет некому.

В квартире не оказалось ни одной чашки. Даже одноразового пластикового стакана. Даже мыльницы. Ведьмачить нельзя, а выходить в сторону неизвестно где находящегося магазина не хотелось. Люди – и на улице, и в магазине – были живые, а она как будто уже нет. После такого культпохода можно и передумать. Ирочка позвонила в дверь соседям.

Первой отозвалась девчонка:

– Мам, да не знаю я, кто это, не ори.

– Соседка, – твердо отозвалась Ирочка и на всякий случай сжала ладони в кулаки: чтобы не ввязываться в работу, не внушать собеседницам, что они давно знают новую жиличку.

– А ну иди в комнату, я сейчас разберусь. Кто там еще?

– Из пятидесятой квартиры.

– Иди к себе, я сказала! И что? Мы мешаем, что ли?

– Не совсем. Откройте, пожалуйста… – Ирочка сжала ладони еще сильнее, до розовых следов на коже. Ничего, шкурка снова сменится, и когти сперва выпадут, потом вырастут.

– А что нужно? – Дверной замок лязгнул неуверенно.

– Пустая банка или пластиковая бутылка. Литра на два, – четко отозвалась Ирочка, а потом добавила: – Пожалуйста.

– Сейчас… – озадачилась невидимая Екатерина Ивановна Мешкова тысяча девятьсот шестьдесят второго года рожде… – Чего стоишь? Иди на кухню, посмотри под мойкой. Женщина, вам с крышкой или без крышки?

– Как угодно. – Ирочка медленно дышала, пытаясь думать о чем-нибудь нерабочем.

«MaÎtre Corbeau sur un arbre perché, tenait en son bec…»[1]Дочь вроде тоже Мешкова, девяностого года рождения. Или девяносто пятого? Какая разница? Это неосторожно, опасно. А чей это дом вообще? Марфушкин или Ленкин? Распустехи! Что же они эту бабу никак не могут нормально обработать? Два приступа ей сделать, чтобы языком подавилась, и все. «Maître Renard par l’odeur alléché…»

– Мам, ну я не нашла эту бутылку!

– Не нашла она! Женщина, постойте еще минуту, мы сейчас! Вот кретинка!

Соседка Мешкова и впрямь напоминала мешок. Или тюфяк. Полинявшая, обрюзгшая. Замызганная, вот. Ростинька наверняка бы придумал ей прозвище. Такое, чтобы в одном слове и внешность, и характер. Он талантливый мальчик.

– Вы меня очень выручили. – Ирочка вежливо растянула губы в улыбке.

– Да чего там. Берите на здоровье. А вы сюда насовсем переехали?

– Нет, – честно соврала Ирочка. «Et pour montrer sa belle voix, il ouvre un large bec…» Руки чесались наслать ложную память, внушить элементарную легенду. Навести морок, превратив себя в юную барышню двадцати с небольшим годов. Или помоложе – потому что у Ирочки такая природа, она обновляется очень резко, в полную силу. Не до стандартного ведьмовского совершеннолетия, а лет на шестнадцать. До полного полового созревания, как и полагалось в давние времена.

– Сдавать, что ли, будете? За дорого?

– Сюда переедет моя родственница, она сейчас лечится. После Нового года выпишется из больницы и немного здесь поживет.

– Старая?

– Кто?

– Родственница, кто ж еще-то… – со странной надеждой поинтересовалась соседка.

– Совсем не старая.

– Ну наркоманка, наверное, – сообщила Мешкова, протягивая двухлитровую бутылку из-под пива. Даже с крышкой, хоть и чужеродной. – Молодых так просто в больницу не кладут. А как ее зовут?

– Э-э-э… И-и-и… – называть себя своим старым именем Ирочка не хотела категорически. А удачного нового, на собственную букву, еще не подобрала. В памяти застряла только никчемушная Изадора, долбанутая кошатница, чудом уцелевшая во Второй мировой.

– Ия, что ли? Не расслышала.

– Нет, Иза. Иза…белла.

– Прямо как виноградное вино. А меня Катей зовут. Если чем помочь, полы помыть или в магазин… Вы родственнице передайте, пусть обращается. Я недорого, много не попрошу.

Темный пластик весело скрипел под напором воды, послушно выпрямлялся, как будто даже разбухал. Ирочка проверила, хорошо ли заперты изнутри все замки. Вошла в темную комнату, поставила бутылку у тахты. Начала переодеваться – на ощупь. Стопка одежды легла на крышку полупустого чемодана, сапоги встали рядом. Мобильник отозвался тоскливым воем – будто предчувствовал долгую разлуку.

– Аня, ты одна сейчас?

– Ага. Мама по району пошла, я с ней не захотела.

– Молодец. Не страшно одной?

– Нет. Мама Ира, а ты чего шепотом? Я тебе звонила, а ты трубку не берешь. А у меня двойная тень от свечки получилась. Целых два раза. Мама думает, это она меня научила.

– Умница.

– Ты мне что-нибудь хорошее за это подаришь?

– Обязательно, только потом…

Сейчас не нужно было ведьмовства. Она и без того чувствовала Анютку. Вроде и не дочка, а все равно родная. Как маленькая Маня. И такие же косички. Анька их всегда на ночь заплетает, а потом мочит – чтобы утром волосы вились. А пижама у Анечки голубая в белые ромашки. Или желтая в бабочку. Они вдвоем выбирали эти пижамы, а заодно праздничные белые колготки. Анютка радовалась, капризничала, задавала вопросы и училась, училась, училась.

– Аня, послушай меня внимательно. Сейчас мы поговорим, потом ты найдешь в телефоне функцию «стереть звонок» и удалишь мой вызов. И никому про него не скажешь. Это у нас такая тайна будет, от мамы…

– А я маме еще про ту тайну так и не сказала. И про эту не скажу.

– Молодец. Анечка, это очень-очень серьезно. Я сегодня уеду, меня начнут искать. У мамы спрашивать, у тебя. Ты не удивляйся. Отвечай на все вопросы.

– Я не хочу отвечать. А зачем ты уедешь?

– Ну, у меня такая работа.