Читать книгу "Мальдивы по-русски. Записки крутой аукционистки - Наталья Нечаева"

– И уже прямо в это воскресенье – первый эфир?

Честно говоря, я вдруг струсила.

– Запись, Даша, запись! – Он подергал себя за кончик носа. Кончик покраснел.

– Вы же сказали «прямой эфир».

– Правильно. Для зрителей, когда увидят, это и будет прямой эфир, ты что, маленькая? Не знаешь, как эти прямые эфиры делаются? За один раз десять программ запишут, потом год показывать будут. Так что шмотки с собой возьми, чтобы было во что переодеться.

– А моя роль? Что я там буду изображать?

– Фейсом торговать! Тебя представят как супержурналиста. – Я кивнула, соглашаясь: чего с правдой спорить? – Покажут какой-нибудь репортаж из жизни наших бизнес-звезд, а ты прокомментируешь. Ну, типа: когда я была Куршевеле… Или: во время моего последнего визита в Монако.

– А. – На душе у меня сразу стало легко и празднично. Об этих своих поездках я могла рассказывать бесконечно! – А причем тут Sotheby's?

– Здрасьте! – Шеф поглядел на меня предельно разочарованно. – Оператор тебя снимет на фоне Лондона, потом входящей на аукцион.

– Потом я, типа, торгуюсь за какой-нибудь шедевр. – Я отлично поняла мысль шефа, и его предложение нравилось мне все больше и больше!

– Боже! С кем приходится работать! – картинно воздел мослатые длани к потолку шеф. – И из этой фифы я как последний Пигмалион лобзиком стругаю Галатею! Торговаться она собралась! На Sotheby's.

– А что такого? – пошла в наступление я. – Мы с Юлькой во всех бутиках в Куршевеле торговались. И успешно, между прочим! А в Монако, когда я бальное платье напрокат брала.

– Молчи, грусть! – Редактор подпустил в свои похмельно-сизые глаза густого туману. – Мы и так заплатили за твою аккредитацию пятьсот баксов. На тебя уже и номерная карточка выписана. Иначе никто туда не пустит! Но если ты торговаться начнешь – покупать придется! А на что? Ты же девушка с запросами! Войдешь в раж, застолбишь какого-нибудь Ван Гога лимонов за сто, а штраф мне платить?

– Какой штраф? Мало ли, я вдруг передумала? Вкусы, например, поменялись. Или цвет к мебели не подошел.

– О-о-о! – Шеф сморщился, будто теперь ему в рот запихали тот самый лимон. – Деревня! Это аукцион! Там нельзя передумывать! Сказала «а», выкладывай тридцать процентов от стоимости купленного лота наличманом. А остальные – в течение трех суток. Иначе – волчий билет на всю оставшуюся жизнь!

– И что? – повела плечом я. – Мне важно только один репортаж сделать. Я что, собираюсь всю жизнь по этим «Сотбис-Кристис» тусоваться?

– То есть тебя с позором выставят с торгов, а ты об этом расскажешь на первом канале. – Редактор, похоже, внезапно и сильно устал. – Хорош эксперт…

Я задумалась. Оно, конечно, скандальчик бы совсем не помешал. Это всегда работает на имидж. Но, с другой стороны, скандал скандалу рознь. Если меня под белы рученьки выдворит с аукциона британская полиция. За материальную несостоятельность. Как Мишу Прохорова из Куршевеля… Хотя того как раз за состоятельность поперли!

– Ладно, – согласно кивнула я. – Торговаться не стану.

– Дура! – завопил шеф. – Будешь! Еще как будешь! Ты кем себя там мыслишь?

– Журналистом.

– Еще раз дура! Прессе туда вход воспрещен! Ни фото, ни видео! Ни-че-го! Это же Sotheby's! Таинство! Хуже церкви!

– Да блин горелый! – разозлилась я. – А чего мне там тогда делать? Себя на торги выставлять? Так купят же, имейте в виду! Какая-нибудь «The Guardian». Или «Der Spiegel». А то и ВВС.

Угроза сработала. Шеф сник, обмяк, плюхнулся на подоконник, закурил:

– Слушай сюда…

* * *

Следующие полчаса я покорно вникала в новое для себя пространство организации аукционных торгов. Инструкции, полученные мною, сводились к следующему: поскольку я, как участник, претендую на невидную работу какого-то неизвестного русского художника (фамилию шеф не помнил, знал лишь номер лота – 27), мне разрешается сделать только один аукционный шаг. Поскольку картинка оценена в семнадцать тысяч у. е., а шаг в этом ценовом диапазоне равен штуке баксов, стало быть, я с шиком и размахом имею право объявить, что готова заплатить за шедевр аж целых восемнадцать тысяч у. е. И все. Дальше сидеть и не петюкать. Весело, да?

– Автора-то узнать можно? Хоть в Интернете посмотрю, что за художник, чтобы не стыдно было.

– Какая тебе разница? – озлился редактор. – Иванов, Петров, Сидоров. Меньше знаешь – лучше спишь. – И продолжил инструктаж.

Вволю наторговавшись на целую штуку баксов, все остальное время я мотаю на ус, запоминаю, фотографирую (мысленно), нюхаю, в смысле вынюхиваю, фиксирую детали и подробности, но веду себя скромно и естественно. Как и положено настоящей леди. Именно так изрек шеф.

Да. Журналистской практикой мой босс не занимался давно. Скажите, как можно одновременно вынюхивать и мнить себя леди? Кретинизм. Полный. Но эти умные мысли я решила оставить при себе. Чего разбрасываться-то? На месте сама разберусь. Не впервой. К тому же наверняка на этом самом Sotheby's будет некоторое количество знакомых рож. А к концу аукциона я вообще со всеми перезнакомлюсь. Профи я, или где?

Короче, из редакции в тот день я уходила совершенно счастливая. Судьба открывала передо мной новую таинственную дверь, за которой меня ждала жизнь, полная открытий и надежд. Согласитесь, если к моему послужному списку – Куршевель и Монако – прибавится Sotheby's – место, где звук деревянного молотка аукциониста звучит волшебной музыкой, где сияют раритетные драгоценности и самые богатые и сильные мира сего в безупречных смокингах не задумываясь расстаются с миллионами, торгуясь за какую-нибудь фитюльку, – это будет не просто очередным витком моей профессиональной карьеры – взлетом! Головокружительным парением! Огромным восклицательным знаком, который станет отныне сопровождать мою фамилию всегда и везде.

Яхты, «роллс-ройсы», виллы, дизайнерские шмотки – все это суета сует. Все это приходяще и тленно. Лишь искусство – вечно! Лишь оно способно оставить твое имя в веках.

Путь моей дальнейшей жизни был определен. И он представлялся мне прекрасным!

Вечером я решила заняться самообразованием и изучить все, что связано с аукционами. Я немало преуспела, путешествуя по дебрям Интернета, и тут позвонила моя сестрица Галка. Естественно, начала щебетать, причем совершенно не по делу. Попытки пресечь ее словоблудие никогда успехом не заканчивались. Этот раз от иных не отличался. Сестра вдохновенно повествовала о том, как удачно прошвырнулась сегодня по ГУМу, угодив аж на четыре распродажи и затоварившись сногсшибательным летним тряпьем для себя и дочери Юльки.

– Галка, – проныла я, – мне некогда, работаю, потом расскажешь!

– А тебе я купила потрясный сарафан! – сообщила родственница. – Ну просто не смогла пройти мимо! Мне такой – поздно, Юльке – рано, а тебе – в самый раз! Приезжай мерить!