Читать книгу "Корпус 38 - Режи Дескотт"

Матье, второй Антиллес, выделялся своей африканский стрижкой, которая в его долговязом силуэте напоминала точку над «i». Он всегда готов был отвести глаза, спрятанные за очками с зеленоватыми зеркальными стеклами. Халат прикрывал одежду в стиле семидесятых. Матье снимал халат в конце дня, чтобы натянуть пиджак, подходящий к широким брюкам — чаще всего темным, с тонкими красными или белыми полосками. Его равнодушие и паучьи руки — лучшая защита от болезни, разъедающей пациентов, и от агрессивности, иногда у них возникающей.

Коренастый, как баск, с черными нахмуренными бровями, Жюльен казался самым сосредоточенным из пяти. Все потому, что он проработал меньше других, которые, как и он, поначалу все время были настороже.

Все пятеро обменялись понимающими взглядами перед тем, как двери фургона открылись.

Пациент со связанными руками сидел на скамейке между двумя санитарами Медико-психологической службы.

Он безучастно следил, как поднимаются санитары.

Сначала казалось, что он не обращает внимания на людей в белом, будто он еще не заметил их присутствия. Это позволило санитарам к нему присмотреться.

Ростом сантиметров 180, худощавый, с удлиненным черепом. Одна повязка скрывала левое ухо, другая, поддерживаемая бинтами на носу, загораживал пол-лица — свидетельство того, что он пытался нанести себе увечья.

Потому его и направили в отделение для тяжелобольных Анри-Колина.

Ему не было и тридцати. Шатен, волосы всклокочены, блуждающий взгляд то упирался в землю, то терялся в листве каштанов. Но когда Жюльен попросил пациента следовать за ним и другими, взгляд темных глаз, за которыми обнаружилась бездна, пронзил санитара и приковал к месту. И больше ничего — слабый проблеск темноты угас, и пациент послушно зашагал следом, опустив голову, не проявляя никакого интереса к другим пациентам, которые наблюдали за ним из окон, колотя ладонями по небьющимся стеклам.

Полчаса спустя доктор Ломан вошла в изолированную палату Эрвана Данте-Легана. Как это и предусматривалось правилами, он сидел на кровати, прикрученной к полу посреди комнаты.

Четыре санитара, двое сзади, двое спереди, готовы были обуздать пациента при малейшем его подозрительном движении.

Благодаря присутствию этих ангелов-хранителей, как их называла доктор Ломан, она могла без опасения протянуть руку собеседнику.

Она увидела его, сгорбившегося, в небесно-голубой пижаме для вновь прибывших. Когда она вошла, он выпрямился, немного похожий на танцовщика, чья голова словно поддерживает небо. Замявшись, он неохотно пожал ей руку.

— Добрый день! — сказала она, прежде чем представиться. Он промолчал, и она продолжала: — Вы знаете, что вы приехали в больницу… Вы знаете почему? — спросила она после едва заметного кивка.

С огорченной улыбкой, глядя со стыдом, тоской и презрением к такому тривиальному вопросу, кончиками пальцев он коснулся бинтов, надвое рассекающих его лицо.

— Из-за этого случая и еще других, — ответил пациент.

Он посмотрел на нее. Она явно не из санитаров. Пожать руку и коснуться повязки — вот и все усилия, на которые он согласился.

— Вы решили играть в молчанку?.. — продолжила она. — Вы госпитализированы по закону, который позволяет нам вас лечить, даже если вы на это не согласны… Вы пройдете курс лечения. Вы должны его пройти… И если вы не будете принимать лекарства, вам назначат инъекции. Четыре раза в день… Вы хотите что-нибудь сказать?.. Нет?

Она решила закончить беседу, обойдясь без второго рукопожатия.

— Вы знаете, мы здесь для того, чтобы вам помочь, — добавила она, уже направляясь к дверям.

Как и с другими больными, разговаривая, она наблюдала за ним. Его кожа была темной, как у араба, но глаза — под цвет пижамы. Ни кровати, прикрученной к полу, ни непробиваемых окон, ни умывальника в запертом на ключ шкафу; никаких запоров, лампы, вставленной в стену и защищенной плексигласом, никаких санитаров в пластиковых перчатках. Только повязки, выдающие его отчаяние.

— Все бесполезно, — сказал он вдруг ясным голосом, немного гнусавым из-за бинтов, и доктор Ломан замерла, не оборачиваясь, отгороженная от него санитарами.

Какое-то мгновение, казалось, он наслаждался их удивлением, потом на немой вопрос женщины с улыбкой пояснил:

— Инъекция, игла.

Папка на столе доктора Ломан, набитая документами, протоколами и докладами, содержала выводы о состоянии Эрвана Данте-Легана, головоломку из разрозненных кусочков, в которой многого недоставало.

Приговор к восьми годам тюрьмы в 1997-м за преступления, совершенные в Клиши двумя годами ранее. Ему было двадцать четыре года: кража со взломом и заточением владельца жилья. Он влез в трехкомнатную квартиру молодой женщины через окно, забравшись на третий этаж по фасаду. Потом раздел хозяйку квартиры и привязал лифчиком к кровати. После неудачных ласк попытался изнасиловать, но безуспешно.

Тогда он накрыл лицо жертвы ее бельем и опустошил найденную на кухне бутылку виски. Три часа спустя Эрвана, скитавшегося по кварталу, задержали после того, как его жертве удалось освободиться и позвонить в полицию. Он имел при себе несколько украденных у нее предметов: съемную автомагнитолу, часики из позолоченного металла и золотую цепочку с крестиком.

Психиатрическая экспертиза пришла к выводу о полной уголовной ответственности с диагнозом психопатия. Доктор Ломан с улыбкой отметила, что заключение сделано доктором Льенаром. Тем самым, который называл себя профессором, не имея на это никакого права.

Всего несколько часов назад они встречались в суде Кретейя, где слушалось дело об изнасиловании. Предметом обсуждения был насильник. Проводилась экспертиза и контрэкспертиза. Льенар отвечал за первое, Ломан — за второе.

С точки зрения Льенара, мужчина был вменяем. Судя по внешности, полностью владел собой: аккуратный, с правильной речью, имеет постоянную работу. Но «профессор» плохо подготовил свое досье. По небрежности он остановился только на очевидных признаках.

И Ломан пункт за пунктом разрушила его доказательства. С помощью эффективных психологических тестов она наглядно продемонстрировала наличие шизофрении и смогла доказать, что данный случай соответствует первому пункту статьи 122–1 Уголовного кодекса. Имело место насилие, но человек не был адекватен и больше нуждался в лечении, чем в тюремном сроке.

И судьи ее послушали. Тот факт, что доктор Ломан — женщина, быть может, сыграл свою роль. Жертва и ее близкие ушли разочарованными.

И Жак Льенар, коллекционер наград и отличий, эксперт по судебным учреждениям, опустив голову, нервно зашагал из зала.

Она не стала ему другом.

Но это не повод пренебрегать его выводами, касающимися Эрвана Данте-Легана — Данте, как она его пометила для себя. Льенар описал его как нарциссическую личность, ущемленную в детстве, чрезвычайно неспокойную. Арестованный в 1995-м за свои аутоагрессивные поступки, он был осужден на госпитализацию в Медико-психологическую службу, по-видимому, для подтверждения диагноза.