Читать книгу "Исповедь черного человека - Анна и Сергей Литвиновы"

Во-первых, и в-главных, конечно, — внешний вид. За два месяца на целине обе пришли в полнейший упадок. Ни стрижки, ни, разумеется, укладки. Ни маникюра. Загрубевшие, словно у колхозниц, руки, ногти обломаны. На голове не волосы, а, простите за выражение, патлы. Загорелые и обветренные физии. И одежка, прямо скажем, подкачала: на обеих — бесформенные шаровары, фланелевые ковбойки, а на ногах — тапочки. Впрочем, остальные девчонки в отряде выглядели ни капли не лучше. Поэтому с равной вероятностью судьба могла постучаться к кому угодно. Она и колотилась ко многим — в лице мальчишек из авиационного, которые тоже разъезжались с целины по домам. Одно утешение: парни — по крайней мере, по прическам, манерам и одежкам — тоже на роль принцев на белых конях не сильно тянули.

Владик Иноземцев

Лето прошло, и Владик был счастлив. Кончилась целина, и больше не надо в пыли, изо дня в день, с утра до ночи, грузить лопатой на току пшеницу. Это было тяжко. Ведь он не Радька и не Слон. Он к физическому труду непривычен. Он, не будем кривить душой, — мальчик из интеллигентной семьи. Не то что, к примеру, Радька — выходец из колхоза. Или Слон, что родом из военного гарнизона. Но Владислав, тем не менее, все выдержал. Превозмог. И работал не хуже других. И никто не смог (и уже не сможет!) сказать, что он, дескать, сачок, — ни командиры, ни товарищи. Никто и не говорил. Еще и поэтому был счастлив Иноземцев: он прошел испытание, перетерпел, вынес. И вот теперь возвращался в Москву — как герой труда, комсомолец, покоритель целины.

И поэтому тоже ликовала душа: скоро, совсем скоро — всего несколько суток пути, и они окажутся в столице. А там их ждут институт, к которому Владька уже привязался, и театры, и множество кинозалов, и асфальтированные проспекты, и многоэтажные здания. И метро с его лестницами-чудесницами, которые до сих пор радовали и удивляли. А еще в столице будет учеба, по которой он, честно говоря, соскучился, и библиотека с ее множеством книг, по которым истосковался. Наверное, ведь и новинки за лето вышли.

На станцию в Бийск их подвезли в бортовых самосвалах. Ехали в кузовах, сидели на скамейках, рюкзаки и фанерные чемоданы под ногами.

После степи, селений, избушек и барака, которые стали привычными для них за два месяца, даже Бийск произвел, с отвычки от городской жизни, ошеломительное впечатление. Автомобили! Асфальт! Несколько многоэтажных домов! А ведь это всего лишь районный центр. Уездный (как писали дореволюционные авторы) городок. Какой же прекрасной, верно, Владику покажется — когда они, наконец, вернутся — сама Белокаменная!

Авиационщики выгрузились. Поскидывали из самосвалов свои заплечные мешки и фанерные чемоданы. Тепло попрощались с шоферами.

Конечно, отцы-командиры не замедлили скомандовать построение.

В советские времена молодых строили — в самом прямом, непосредственном значении слова — гораздо чаще, чем сейчас. Можно сказать, по каждому удобному поводу. И далеко не только военнослужащих. Их, студентов, тоже расставляли по ранжиру нередко. Вроде как подбавляли им дисциплинки, которую они недополучили, смотавшись от военных тягот в институт. Во время пребывания на целине их строили по утрам и вечерам — это само собой. Но! В жизни к тому же существовала военная кафедра. И только что, к фестивалю, созданный комсомольский оперотряд. И даже когда они в хоре пели — а они почти все пели, — их там тоже строили, хоть и не по росту, а по голосам.

Владик со Слоном и Радькой, втроем, и в шеренге ухитрились стоять рядом. Так же, как на семинарах и лабораторных сидели. Да и жили в одной комнате. С первого курса. И хоть переругивались порой, но не рассорились, не разбежались.

Возможно, потому, что были они друг на друга совсем не похожими — причем своими характерами взаимно дополняли друг друга. Владислав, по общему мнению, из троих являлся самым умным. Однако свое собственное лидерство по данной линии он самокритично оспаривал. Говорил, что он — просто «начитанный». Да и каким ему быть, объяснял Владик, если его мама в библиотеке работала? Он и читать научился сам, в четыре года, еще до войны, и потом книжки глотал практически без перерыва, запойным образом. Из общей эрудиции и любви к чтению следовали учебные достижения: все сессии в МАИ сдавал на «хорошо» и «отлично» и на красный диплом шел.

Радик тоже учился неплохо, по отметкам лишь чуть хуже, чем Владислав. Однако успехи его управлялись несколько иными пружинами. Радька был, по всеобщему убеждению, дьявольски сообразительным. Ему достаточно было один раз прочесть конспект или выслушать объяснение преподавателя или товарища, чтобы понять, как решается та или иная задача (по физике или сопромату), как устроен тот или иной прибор и действием какого закона объясняется то или иное явление природы. «Хватает на лету», — говорили о нем и сокурсники, и соратники по кружку, и те преподаватели, что ему симпатизировали.

Наконец, третий герой, Вилен Кудимов, по кличке Слон, брал не начитанностью и не сообразительностью. Ни того, ни другого качества в числе его достоинств просто не имелось. Он, возможно, и завидовал в указанном компоненте своим более одаренным друзьям, однако никогда о том не распространялся. И чтобы успевать в учебе — а он успевал! — использовал иные методы. Например, усидчивость. Вилен старался ходить на все лекции, садился всегда на первую парту и тщательно конспектировал предмет. На курсе сразу сложилась постоянная когорта людей, которым сокурсники не завидовали, однако уважали: те, кто не прогуливал лекций и чуть не демонстративно садился в первые ряды. К их числу относились, во-первых, шестеро китайских товарищей: те держались особняком и были совершенно неотличимы внешне, в своих одинаковых синих «маодзедуновках». Все лекции парни из братской страны тщательно записывали, но горе тому, кто возьмет у них для подготовки конспект: настоящая китайская грамота, ни черта не понятно! К посланцам братской страны примыкали трое-четверо девиц, очкастых и некрасивых, а также двое-трое зубрил-москвичей, тоже очкастых и прыщавых. И с ними — почти всегда за первые столы усаживался Вилен Кудимов, он же Слон.

Когда Слон не понимал, к примеру, метод решения задачи, готов был раз за разом слушать объяснения, причем не гнушался приставать с расспросами ко всем: преподавателям, соседям по комнате (Радьке и Владику), однокурсникам. Готовиться к экзаменам также предпочитал Вилен в компании — тем паче, у него всегда имелись собственные конспекты, поэтому друзья охотно шли с ним на сотрудничество. А Владик с Радькой на нем свое умение объяснять оттачивали, терпеливо растолковывали ему неясности.

Кроме того, Слон (вслед за товарищами будем называть его именно так) обладал качествами, которые ни в коей мере не были присущи ни Владьке, ни Вилену. Он, что называется, умел жить. И умел устраиваться. Мы уже упоминали, что студент Кудимов старался посещать все лекции (о семинарах и «лабах», то есть лабораторных работах, и говорить нечего!). Притом он стремился, чтобы профессор его заметил: садился на первую парту, охотно откликался на шутки, подавал, когда требовалось, реплики. После занятия часто задерживался и задавал вопросы. Немногочисленным, но все ж таки имевшимся в институте женщинам-лекторам (в основном с кафедр марксизма-ленинизма и иностранных языков) старался делать при случае комплименты. Если занятие вдруг выпадало на Восьмое марта — единолично притаскивал лекторше веточку мимозы. Он никогда, впрочем, не пересаливал и не бывал излишне подобострастным. Усердие Слона, вкупе с его усидчивостью, всякий раз вознаграждалось. Хоть трудно ему было (особенно на начальных курсах), но на стипендию Вилен сессии свои сдавал.