Читать книгу "Огненная обезьяна - Михаил Попов"

Твердило сразу же пристроился к Фурцеву, различив в нем, видимо, более-менее близкого по натуре человека. Мешко шел несколько впереди, прислушиваясь и приглядываясь — разведка, разведки. Евпатий Алексеевич замыкал короткую колонну. Он шумно дышал, лязгал железом, перебираясь через поваленные деревья. Он часто приказывал остановиться, якобы для того, чтобы посмотреть, не крадется ли ворог, а на самом деле, чтобы отдышаться. Он не был, слава Богу, настоящим бывалым воякой, как это могло показаться вначале. Впрочем, откуда им здесь взяться, настоящим воякам, думал Фурцев. Времена настоящих вояк, кажется, прошли.

Ночь стояла лунная и душная. Воздух — какой-то липкий, влажный, непривычный. Тяжелеющее с каждым шагом железо давило и натирало. Твердило карабкался вслед за Фурцевым, поскуливая и постанывая от напряжения. Во время кратких привалов он или сосал ободранные пальцы, или, тяжело дыша, лез к Фурцеву с расспросами.

— Как вы думаете, он кто, он кем был, этот наш Евпатий … э-э… Алексеевич?

— Откуда я могу знать. Может быть, отставной полицейский.

— Да-да-да, я и я тоже, и я тоже так сразу подумал. И этот… Мешко, он тоже, тоже мне как-то… в общем, не очень-то.

Фурцев поднял голову. Звезды казались особенно свежими, как будто на небо вместо них были наклеены их лучшие снимки. А рисунок созвездий был незнакомым, более того — бессмысленным. Ни одного привычного сочетания. Ерунда! Это еле сдерживаемая истерика искажает детали ночи. Надо, наконец, поверить, что все это происходит на самом деле, хватит надеяться на то, что это сон, бред и прочее.

Из-за валуна, к которому прислонились Фурцев и Твердило, тяжело вздыхая и хрустя крупным песком, появился Евпатий Алексеевич.

— Ну что, соколы? Не унывай, знай. Авось вернемся со славой. А где наш меньшой?

Как бы отвечая на этот вопрос впереди и выше, на ярко освещенном луной валуне появился Мешко. Появился бесшумно, медленно, словно родился из каменной плоти, и, повернувшись к сотоварищам, так же бесшумно поманил их рукой.

Ночное восхождение продолжалось. На следующем привале, проверив предварительно, нет ли поблизости старшого, Твердило опять тихонько затараторил.

— А знаете, до меня доходили, доходили слушки, что такое бывает. То есть как бы ничего определенного, никаких фактов и очевидцев, анонимные, размытые слухи, но тем не менее…

Фурцев вытирал пот, самые большие неудобства доставляла мокрая рубаха под кольчугой. Твердило тоже раздражал.

— И вот я здесь, знаете, до сих пор не могу поверить. Тут все, — Твердило похлопал пухлой ладонью по камню, — вроде бы настоящее, натуральное, но мои чувства сигнализируют мне, осторожненько, что это какой-то муляж, что ли.

— На собеседовании нам не рекомендовали обсуждать подобные вопросы. — Сказал Фурцев только для того, чтобы заткнуть фонтан географа.

— Так у вас все так же было? — радостно воскликнул тот. — Сначала этот таинственный вызов, потом зачитали дурацкую декларацию. Теперь я понимаю, почему она тайная. Никто бы не позволил…

— Мы действительно зря забираемся в эту область, — вяло пробормотал Фурцев.

— Конечно — конечно, я же подписывал, знаю, то есть, конечно, нельзя не подписать. Хотя, скорей всего, от неожиданности. Мир, знаете, прямо у вас на глазах переворачивается.

— Ну что, орлы?! — показалась из-за валуна освещенная лунным светом фигура Евпатия Алексеевича. — Не заприметили где-нито ворога?

— Ворога? Нет, ворога пока нет. Знаете, Евпатий Алексеевич, прошу прощения, конечно, но хотелось бы с вопросом… потому что мучаюсь.

— Спрашивай, Твердило, — неохотно согласился старшой.

— Я об вороге, конечно, об нашем. Как вы думаете, до дела-таки дойдет? Возможны смертельные, так сказать, исходы, кровь…

— Что-то я в толк не возьму, Твердило, отчего задумываешься не ко времени. Служи, знай. Оружие содержи. Меч, небось, и не точил еще… — в голосе Евпатия Алексеевича уверенности было меньше, чем обычно.

Твердило стал суетливо выволакивать перевязь из-за спины.

— Погоди до привала, голова!

Сверху, с нависшей каменной глыбы спрыгнул Мешко, заставив всех на мгновение перепугаться.

— Ты что это, баламут, делаешь?! — Зашипел на него начальник.

— Нашел, — прошептал в ответ запыхавшийся вой. Булава его указывала вверх и вперед.

Минут через десять весь потный отряд был на гребне холма и, хоронясь за камнями и корневищами громадных сосен, в четыре пары глаз рассматривал россыпь мелких подрагивающих огней далеко внизу. Огней было довольно много.

— Это ворог? — Спросил Твердило.

— Он, родимый, — вздохнул Евпатий Алексеевич.

Мешко, не отрывая немигающего взора от картины вражеского стана, сорвал стебель маячившего перед носом растения и стал жевать. Растение оказалось несъедобным, Мешко огорченно сплюнул.

— Слушай приказ. Нам надобно схорониться тут до зорьки, а там уж выведать, сколько их и остальное.

— По идее, их должно быть столько же, сколько нас, — прошептал географ.

— Язык у тебя как помело, толмач. А зброя у них какая, а строй, а голова кто? Этого ночью не разглядеть. Кумекаешь? То-то. Заляжем парами. Мы с Мешком здесь, а вы отползайте левее. Сигналом будет крик выпи. — Евпатий Алексеевич приставил ко рту по-магометански сложенные ладони и гугукнул, — понятно?

Погремев тяжелым косным железом, Фурцев нашел себе место среди извилистых, жестких корней и застыл, лежа ничком, положив лоб на прохладную железную перчатку.

Здесь, наверху гулял ветерок, остужая спину, рубаха стала ледяной, ныла сбитая пятка, горела натертая спина. В ноздри лез запах сухого камня, прелой хвои и кисловатый запах кованого железа. Географ мостился поблизости, он долго причитал себе под нос, устраивая свое жирное, неловкое тело.

— Ну что, будем дежурить по очереди? Могу предложить свои услуги для начала. Спать, знаете… да и потом… Вы что, спите?

Фурцев с трудом вернулся из своей полупрострации.

— Что?

— Да я все про то же — никак, никак не могу поверить, знаете, что это на самом деле происходит. Вот даже грыжа сосет, сосет, а я все же… Хотя, раз испытываю неудобства, значит существую.

Фурцев опять опустил голову на перчатку.

— Кстати, вы умеете пользоваться этой штукой? Я лук совсем не так себе представлял.

— Вам же показывали, учили.

— Мало ли… мне многое показывали, многое объясняли… Однако, надо сказать, не объяснили самого главного — почему именно я? Посудите сами, какой я, к черту, витязь? Зрение минус пять, одышка, грыжа… Тут какая-то лотерея… Как вы думаете?

— Я ничего не думаю.

— Или какая-нибудь чистка генотипа, а? И еще — почему тайно? Хотя, это понятно, пожалуй. И потом, простите, господа, а с кем, с кем мы будем воевать? Если будем. Во второй половине двадцать первого века!