Читать книгу "Ночной мороз - Кнут Фалдбаккен"

— Тем хуже для тебя.

— У тебя вот там сосиски лежат.

— Они на завтра.

— На завтра? Это почему же?

— Потому что я так сказала.

— Ах ты, дрянь… — У него не хватило запала закончить фразу. — Мне же плохо… Ты же знаешь — я в последнее время неважно себя чувствую…

Ну вот, теперь он принялся ныть. Так даже хуже.

— Растопи, наконец, эту чертову печь!

— Поганая сука!

— Попридержи язык!

— Ой-ой-ой! Напугала, гляди-ка!

Он развернулся вполоборота. Спиной она ощутила этот взгляд. Ей стало страшно.

— Глянь-ка, по-моему, ты что-то в последнее время поправилась, я…

Кусок маргарина, брошенный на сковородку, зашипел.

— Если хочешь картошки, чисть ее сам.

— Да, вширь ты раздала-а-ась, ничего не скажешь.

— Прекрати, — произнесла она, и голос ее зазвучал так, будто она говорила в пустоту. Ее пальцы ощупывали синюю упаковку рыбных палочек, но все никак не могли найти, где она открывалась.

— У меня есть девка, ей уж тридцать лет, сиськи словно тряпки, а талии нет, — запел он песенку, которую помнил со школы, — ты что же, думаешь, мне тут приятно жить вместе со свиньей, которая с каждым днем все жиреет и жиреет?

— Заткнись…

— А может, ей тридцать пять или уже ближе к сороковнику?..

— Да заткнись же ты! — выкрикнула она.

— Ах, вот как? Ты хочешь, чтобы я замолчал? — Он словно начал подпитываться своими же собственными глумливыми словами. В его глазах появился блеск, а голос окреп. — По-твоему, я должен быть добрым и заботливым, потому что ты пузата? Так, что ли? Потому что это якобы мой ребенок? Так вот, девочка моя, послушай, что я тебе скажу: что-то я сильно сомневаюсь, что это на самом деле так. Ясно тебе? — Он помахал рукой. Пальцы его были растопырены, словно он хотел показать на что-то, но не знал, на что именно. — Что-то я в последнее время не ощущаю потребности делать детей, вот так-то. Да и ты была не особо охоча до этого, так ведь? Может, расскажешь мне, как так вышло, а? И почему этот ребенок — обязательно мой? Откуда же мне, к черту, знать, чем ты занимаешься, если у тебя целый день уходит на то, чтобы съездить в Хамар? А эта твоя поганая работа — я же ничего про нее не знаю! Я об этом много думал, тут, в одиночестве. А когда я подцепил тебя — ты же и тогда не была образцом добродетели, или как? Что скажешь?

Ухмыльнувшись, он опять повернулся к печке и начал ковырять палкой в высыпавшейся на пол золе.

— Нет уж, все это можешь рассказать твоему любовнику в Хамаре. И деньги пусть тоже платит он! — Его смех превратился в глубокий хрипящий кашель. — Ты… — простонал он, прижав руку ко рту, — черт, ты слышала, что я спросил? Ты курево купила или нет?

Он не мог видеть, что происходит. Схватив сковородку, она занесла ее над головой, повернувшись вполоборота и одновременно опуская ее, словно участвовала в соревнованиях по метанию молота. Сковородка ударила его по голове, и та откликнулась каким-то приглушенным хрустом. Упав на колени, он ударился лбом об открытую печную дверцу. Так и сидел, сгорбленный, худощавый и долговязый, в бесформенной нестираной одежде, похожий на нищего монаха с разбитой головой.

Раздумывала она совсем недолго, просто ей нужно было перевести дух. Потом взяла себя в руки и сразу поняла, что нужно сделать. Уверенно и быстро, словно выполняя нечто заранее спланированное и отработанное, она подхватила тело под мышки и привела в сидячее положение. Затем, вновь подхватив его, потащила в прихожую, далее к входной двери. Несмотря на всю худобу, он оказался удивительно тяжелым. В один прием ей удавалось сдвинуть его всего на полметра. К горлу подступали рвотные спазмы, но она их терпела. При каждом ее шаге его затылок ударялся о ее ноги, и она чувствовала, как брюки пропитываются горячей липкой кровью, однако сдерживалась изо всех сил, не отводя взгляда от его дырявого носка, из которого торчали два пальца. Раз… Два… Она отдышалась. Ей казалось, что сил больше нет. Несмотря на холод, пот тек ручьем.

Раз… Два…

Обязательно вытащить его из дома, оттащить подальше, в лес. Вокруг никого, грибной сезон закончен, вряд ли кто сюда забредет. А потом, неожиданно ясно представилось ей, только и останется, что сложить их пожитки и забросить в машину. Ну и будем надеяться, что «вольво» заведется.

1

На верхней ступеньке стоял Харальд Рюстен и, похоже, не собирался посторониться, словно не хотел, чтобы он вошел внутрь.

Странно, подумал Валманн, слегка раздражаясь, но тут же понял, что может пока потянуть время. Он искал для этого малейшего предлога с того самого момента, как ему позвонил Рюстен и коротко сказал: «Юнфинн, мне кажется, тебе придется приехать».

Потом он услышал адрес. Газета осталась лежать на полу, там, куда он ее бросил, а сам выскочил из дома и сел в машину.

И вот теперь Рюстен перегораживает ему дорогу?

— Там не особо приятное зрелище…

Рюстен не успел еще и фразы закончить, продолжал что-то говорить, но Валманн не слушал. Он уже вошел, все более и более раздражаясь. Не особо приятное зрелище… Да и когда это, к дьяволу, место преступления было приятным? Он же не зеленый юнец! Он отметил, что, несмотря на апрель, на Рюстене было теплое пальто. Это позволило переключить внимание, но раздражение осталось: хоть какое-то отвлечение. Конечно, он представлял, что его ждет там, внутри. Не просто представлял.

«Оба мертвы…» — как сказал ему по телефону Рюстен своим, бесстрастным голосом.

Оба?

Хотя, в их возрасте… Может, не так уж и странно? Выжимая из старенького «мондео» все, на что тот способен, он пытался рассуждать спокойно и ясно. По длинной прямой Сосновой улице он ехал к Сосновой горе, которая прежде находилась в паре километров от черты города. Когда-то по этой дороге он колесил на велосипеде, и в это время года — тоже. Намерзающая к вечеру корочка льда на лужах трескалась под колесами велосипеда, а вокруг разливался слабый аромат оттаявшей земли, которая потом вновь замерзала, схваченная ночными заморозками.

Там на пригорке, на опушке леса, и стоял дом, вилла Скугли. Удивительно, но строительство, совершенно изменившее этот район за последние двадцать-двадцать пять лет, его не коснулось. Они все еще жили там. Он взрослел, охотно заходил в гости почти каждый день, они всё там жили. Теперь им обоим за семьдесят. Трагедии частенько случаются с живущими замкнуто стариками. А он ведь и не знал, как у них шли дела в последнее время. Они уже целую вечность не общались. А природа всегда возьмет свое…

Однако он сознавал всю нелепость таких размышлений: если так, то откуда там взялась полиция? Зачем его-то вызвали?..

Опытные полицейские, выезжая на ограбление, обычно не склонны к подобным рассуждениям. Тем не менее именно так размышлял Юнфинн Валманн, когда распахнул дверь в прихожую и за спинами криминалистов, уже приехавших на место происшествия, увидел их тела.