Читать книгу "Женевский обман - Джеймс Твайнинг"

От резкой смены температуры у него захватило дух. Глядя на плавающие рядом кольца веревки, он никак не мог понять, зачем они оставили ее такой длинной. Все трое стояли у борта и чего-то ждали. Чего именно, он понял, когда его немного отнесло от катера. Они ждали, когда его подхватит течение.

И река подхватила его и понесла, сначала медленно, а потом, когда он выплыл из-под моста, уже более властно и настойчиво. По мере того как его уносило течением, кольца веревки распрямлялись в воде, и вскоре веревка начала натягиваться.

Потом она натянулась до предела, даже выдернула его до пояса из воды. Веревка крепко держала, а река продолжала тянуть.

Кавалли отчаянно барахтался, в ушах стоял булькающий шум, какие-то нечеловеческие звуки, в которых он смутно узнал собственный голос. Но высвободиться он почему-то не пытался, а только все силился перевернуться на живот, чтобы быть лицом к воде.

Из черной зеркальной глади реки на него безжалостно глядело его собственное отражение, а Кавалли смотрел, как оно тонет вместе с ним.

Часть первая

Жребий брошен.

Юлий Цезарь (Из Светония. «Божественный Юлий», абзац 33)

Глава 1

Арлингтонское национальное кладбище, Вашингтон, федеральный округ Колумбия, 17 марта, 10:58

Лимузины и обычные машины подкатывали друг за другом, выплевывали пассажиров на мокрую траву и затем отъезжали на почтительное расстояние. Выстроившись впритык, они образовали вдоль дороги сплошную черную цепь, тянувшуюся насколько хватало глаз, и дождь прибивал к земле клубы пара, вырывавшиеся из пыхтящих в ожидании выхлопных труб.

Между кладбищем и дорогой топталась горстка спец-агентов. Некоторые из них почему-то были в черных очках — несмотря на густую хмарь, приплывшую по Потомаку и прочно зависшую над городом несколько дней назад. От мрачного, неулыбчивого присутствия этих людей Тому Кирку было немного не по себе, хотя все вроде бы было позади. Как-никак два года прошло. Два года с тех пор, как он преступил закон, когда на пару с Арчи Коннолли, надежным информатором по скупке краденого, помог вернуть бесценный шедевр, вместо того чтобы попросту стырить его. Но видимо, двух лет оказалось недостаточно, что-бы избавиться от рефлексов, приобретенных во время жизни в бегах.

Три ряда сидений подковой окружали покрытый флагом гроб, и за ними люди стояли еще в пять рядов. Просто шикарная тусовка для такой-то погоды. Том и Арчи стояли в стороне на пригорочке, под цветущим деревом.

Оттуда со стороны наблюдали они за тем, как разворачивалось тщательно срежиссированное воинское шествие. Упряжка лошадей, везущая кессон со снарядами, медленно поднималась на холм, а за ней следовала одинокая лошадь без всадника. От боков ее клубился пар, в стременах висели перевернутые сапоги — символ утраты. Почетный воинский эскорт нес оружие, вода капала с лакированных козырьков фуражек. За ними восемь офицеров 101-го воздушно-десантного полка несли гроб. Полка, в котором служил дед Тома. И вот последние штрихи — звездно-полосатый красно-сине-белый флаг аккуратно расправлен и ровно натянут.

Среди леса черных зонтов Том разглядел всего несколько знакомых лиц, остальных же, как он подозревал, не узнал бы и сам дед. Что ж, немудрено. Для этой публики похороны — шанс пообщаться с теми, к кому в простой день не подступишься. Рукопожатия, сделки, гарантии — все это делается на похоронах. Смерть для этих людей всего лишь один из способов оживления бизнеса.

Но, как подозревал Том, имелась у них и другая, не корпоративная, а более личная причина для присутствия здесь. Все-таки Трент Клэйтон Джексон Дюваль-третий был значительным человеком, не кем-нибудь, а сенатором, и для них было важно, чтобы проводы его в последний путь прошли достойно. И вовсе не потому, что их как-то особенно волновала его персона, хотя герой войны Дюваль по прозвищу Курок снискал всеобщее уважение, а потому, что все они, словно состояли в некоем негласном сговоре, старались всячески поддерживать подобные традиции, дабы получить потом право на такие же проводы, когда придет и их время.

— А это что еще за птичка? — с усмешкой поинтересовался Арчи, небритый, коротко стрижейный блондин росточком пять футов десять дюймов. Он был крепко сложен и в свои сорок с лишним продолжал свято верить в то, что затеять или уладить любой спор можно только при помощи кулаков. Впрочем, это никак не вязалось с патрицианской элегантностью его одежды — темно-серым костюмом от Андерсона и Шеппарда, белоснежной хрустящей рубашкой от Тернбулла и Эссера и черным шелковым льюиновским галстуком, намекавшим на утонченность натуры его обладателя. Это бросавшееся в глаза очевидное несоответствие многих сбивало с толку, хотя Том знал, что и то и другое было правдой. От залитых дождем прилавков Бермондси-маркет до роскошных аукционных залов на Мейфэр было в общем-то рукой подать, но для Арчи этот путь оказался долог и труден, и его легче было проделывать в таком вот камуфляже, чтобы оставаться неузнанным. Правда, теперь Том подозревал, что Арчи нарочно культивировал в своем облике такую противоречивость, чтобы сбивать с толку людей, — пусть, дескать, мучаются догадками, к какому миру он принадлежит.

— «Мисс Техас», — ответил Том, смекнув, что Арчи наверняка не пропустил мимо глаз платиновую блондинку в первом ряду. — Вернее, бывшая «мисс Техас». Сенатор пошел в гору после того, как встретился с ней во время выборной кампании. Теперь вот оставил ей все.

— Ну, в этом я не сомневаюсь, — усмехнулся Арчи. — Ты посмотри на ее буфера! И как она только ходит, как не падает?

Губы Тома дернулись в усмешке, но он промолчал, пытаясь угадать, зачем ей на самом деле понадобились эти чернющие очки — чтобы спрятать слезы или отсутствие таковых? Капеллан начал заупокойную службу.

— Ты уверен, что не хочешь спуститься поближе? — Арчи держал в руке бригговский зонтик с рукояткой ручной работы. На запястье из-под рукава поблескивал идентификационный браслет.

— Мы и так близко стоим.

— Стоило тащиться в такую даль, чтобы стоять тут на отшибе и смотреть, как небеса мочатся тебе на голову? — буркнул Арчи, недовольно поглядывая на свинцовое небо. — Тебя ведь пригласили официально?

— Из вежливости. Не думали, конечно, что я приду. Мне здесь, знаешь ли, не больно-то рады.

Лошади зацокали копытами и забренчали сбруей, увозя пустой кессон.

— А я думал, он тебя любил.

— Он мне помог, — задумчиво сказал Том. — Взял к себе, когда умерла моя мать, в школу отдал, потом рекомендовал в ЦРУ. А когда я ушел из управления… ну, после этого мы с ним двенадцать лет не разговаривали.

— Тогда скажи мне, что мы здесь делаем, — страдальчески простонал Арчи, ежась и стягивая на шее синий дождевик.

Том затруднялся ответить, потому что, по правде говоря, и сам толком этого не понимал. Его привело сюда что-то вроде чувства долга. А может, он сделал это, потому что так наверняка захотела бы его мать. Она ждала бы от него этого. Настояла бы. Похоже, он делал это больше из уважения к памяти матери, нежели ради того, чтобы воздать дань почтения деду.