Читать книгу "Халява для раззявы - Кондратий Жмуриков"

Что делать с журналами, он не знал. Вот тогда-то в голову пришла великолепная, а главное справедливая идея – сдать их в букинист, а на вырученные деньги купить пива и чипсов. И отметить с другом Пашкой Колбасовым «освобождение» от тещи.

Филимон оделся и вышел из дома. Через час он вернулся с небольшой, но достаточной суммой денег. Соседей в комнате не было, жены тоже. Теща дремала, раскинув на кровати свое монументальное тело. Услышав скрип двери Нина Михайловна открыла глаза.

– Филимон, Филюшечка, подойди ко мне, – ласковым шепотом позвала его Нина Михайловна.

Филя вздрогнул от неожиданности. Нина Михайловна никогда не разговаривал с ним таким образом и никогда не называла его Филюшечкой. Так ласково к нему обращалась мама в далеком детстве. Значит теще действительно плохо, подумал Лоховский. Филимон с опаской подошел к кровати, на которой возлежала теща.

– Прости меня, Христа ради, за все что я сделала. Слова мои так, звук пустой, я делом хочу доказать, – просипела теща.

Филимон видя такую разительную перемену в Нине Михайловне, едва не прослезился, готовый простить и понять:

– Что вы, что вы, Нина Михайловна, я вам все-все прощаю. Ничего мне не надо.

– Молчи, не перебивай – неожиданно рявкнула теща, а потом снова перешла на шепот умирающего, – я хочу тебе оставить деньги, большие деньги.

У Фили от услышанного чуть ноги не подкосились, он наклонился ближе, чтобы не пропустить ни одного тещиного слова. Филимон так сосредоточился на Нине Михайловне, что не услышал как проходивший по коридору, сосед Сивухин притаился у них за дверью.

Сивухин вышел из своей комнаты с одной единственной целью – попробовать борщечку из соседской кастрюли. Этот вечно пьяный, вечно голодный, неухоженный субъект частенько выходил на охоту за соседской жратвой. Там половничек супа, там пару ложек макарон, там стакан компота – вот и сыт себе. Не пойман так сказать, не вор. А как поймать? Ну меньше супа стало? Да выкепел! Меньше макарон? А уварились! Хозяйкам следить за варящейся, жарящейся пищей некогда. Стирки, глажки, опять же сериалы.

Сивухину уже несколько раз подходила очередь на отдельное жилище. В его комнатушке были прописаны и бывшая жена, и дочь, давно нашедшие себе порядочного мужа и отца. Однако Сивухин всякий раз отказывался переезжать, мотивируя тем, что здесь – его Родина.

Помимо прочих достоинств Сивухин обладал еще одним – замечательным слухом. Подслушивание было страстью Сивухина. Он мог согнувшись часами стоять у замочной скважины, прикладывая ухо к холодной и шершавой стене. Подслушивание давало Сивухину ощущение семьи, погружение в личную жизнь соседей делало их близкими родственниками. Вот и на этот раз Сивухин ничего не мог поделать со своей страстью. Услышанное в ту минуту навсегда перевернуло его жизнь.

Нина Михайловна громким шепотом поведала зятю «страшную тайну»:

– Филимон я хочу оставить тебе наследство, большое наследство. Обещай, что часть денег ты отдашь в храм, а часть оставишь себе. Поклянись самой страшной клятвой, – приказала теща.

Филимон тупо уставился на тещу, ему казалось, что он сошел с ума. Поведение тещи было настолько необычным, что все это казалось сном.

– Ты, что оглох, – злобно прошипела теща, дергая его за рукав. – Клянись.

– К-кклянусь, – пролепетал вконец замороченный Филимон, – самой с-страшной клятвой.

Теща прикрыла глаза, едва сдерживая очередной приступ тошноты:

– В одном из номеров журнала «Будни Механизатора» лежит марка. Это очень редкая и ценная вещь, я хранила ее всю жизнь, в память о…

Филимон проворно подставил теще тазик, и аккуратно вытер ей рот платком.

Теща продолжила:

– Это был великий человек, он улетел…, но… обещал вернуться… Марка стоит много очень много, я узнавала… Мужчина с палкой, возле дома… Я всегда хотела в Сингапур, чтоб лиловые негры… Теперь вот не успею…

«Господи, – озарило Филимона, – да ведь она бредит. Точно, у нее просто крыша поехала».

Эта мысль привела Филимона в чувство.

– Нина Михайловна, я пожалуй пойду скорую вызову, – сказал Филя и сорвался с места.

Мысль о том, что теща не такая уж стерва, побудила его к активным действиям. Он наклонился над ней, пощупал горячий лоб и почти с нежностью промокнул капельки пота на ее широком скуластом лице.

Сивухин, ставший «слушателем» этого разговора, дождался пока за Лоховским не хлопнет входная дверь и тихонько проскользнул в комнату. Убедившись, что Нина Михайловна находится в крепких объятиях Морфея, он рванул к серванту.

Глаза скакали от полки к полке, тело сотрясал мелкий озноб, руки были ледяными. От нетерпения Сивухин пританцовывал на месте. Верхняя полка – ничего, нижняя – пусто, на шкафах подшивки журналов тоже не было. От отчаяния Сивухин застонал. Вот гад, Филя, опередил. Уже прибрал к рукам подшивочку. Сивухин огляделся по сторонам, чтобы слямзить и увидел на столе начатую пачку «Астры». «С паршивой овцы, хоть шерсти клок,» – подумал Сивухин, оглянулся на умирающую и вытащил пару сигарет. Через секунду ничего не напоминало о пребывании в комнате Лоховских этого неприятного субъекта. Разве что слегка сивушный аромат, смешанный с запахом давно немытого тела и дешевых сигарет.

Скорая приехала довольно быстро, тещу положили на носилки и два дюжих санитара с трудом дотащили ее до машины. Филимон в больницу не поехал, отправив туда жену. Все оказалось не так страшно, как представляла Нина Михайловна. Доктор сказал, что это типичный случай острого пищевого отравления на фоне чудовищного переедания. Пару-тройку дней Нину Михайловну еще продержат в больнице под капельницами и клизмами, а потом отпустят домой.

Наконец-то Филимон вздохнул спокойно, приятно снять с себя ощущения вины, знать что ты – не убийца (пусть даже собственной тещи). Это был повод, который стоило отметить. Два дня Филимон жил как в раю: долго нежился в постели, смотрел по телевизору свой любимый футбол, играл с женой по вечерам в шашки. Конечно же он признался ей, что его сократили и клятвенно пообещал в ближайшие дни стать на биржу. Машенька его была женщиной понятливой и спокойной. Филимон часто задумывался как у Нины Михайловны могла родиться и воспитаться такая дочь. Это оставалось для бывшего младшего научного сотрудника загадкой.

Теща быстро шла на поправку и через пару дней должна была явиться домой. Филимон, боевой заряд которого давно прошел, с тоской думал об этом возвращении, но сделать ничего не мог. В животе появлялось холодное неприятное ощущение всякий раз, когда Филимон Аркадьевич думал о предстоящем разговоре с Ниной Михайловной.

В день выписки он малодушно ретировался к лучшему другу Паше. Надлежало для храбрости принять грамм 250. На сухую разговаривать с тещей было выше сил Лоховского.

Пашка как всегда был рад. Для него человек с бутылкой – свой человек. Тем более, если этот свой – Филя Лоховский собственной персоной. После третьей или четвертой бутылки, обсудив международное положение, повышение цен, неправильную политику родного правительства, Филимон засобирался домой. Теперь он дошел до той самой кондиции, которая делает человека бесстрашным идиотом. Человеком которому все по… колено.