Читать книгу "Принуждение к любви - Александр Звягинцев"

Я шел на работу. Меня вызвал шеф. Сам Бегемот. У него было для меня дело. Чисто конкретное. Он не мог поручить его никому другому. Такое вот мне собирались оказать высокое доверие.

Вообще-то по паспорту Бегемот значился Макогоновым Георгием Венедиктовичем, и в школе мы его сначала звали просто Макогоном. Но потом я первый в классе прочел «Мастера и Маргариту». Всякий раз, когда в великом романе на сцене появлялся толстяк с кошачьей физиономией и круглой головой, поросшей густым волосом, очень похожим на кошачью шерсть, я видел перед собой, как живого, нашего классного мудилу Макогона. И уже не мог называть его иначе, а за мной последовали остальные, потому что в классе я был авторитетом, а Макогон им не был. Он был мудилой - именно так его называли, когда о нем заходила речь. «А где этот мудила?» или «Чего ждать от этого мудилы?» - говорил кто-то из ребят, и все знали, о ком речь. Об этом мудиле Макогоне, превратившемся в мудилу Бегемота.

Потом я понял, что с Бегемотом вышла ошибка - в великом романе он был обаятельный, а Макогон своей необъятной прыщавой рожей внушал отвращение, и прежде всего нашим девчонкам, особенно когда, сопя и потея, он пытался полапать их. Но было поздно - кличка Бегемот приклеилась к нему так, что уже не отодрать. А на самом деле он был похож на жирного, тупого, самодовольного гангстера, с серой обвислой кожей на морде, сальными губами и толстыми волосатыми пальцами, без которого не обходится ни один боевик про итальянскую мафию.

Хотя никаким мафиози Бегемот, честно говоря, не был. Просто, повзрослев и окончательно превратившись в ходячий бочонок, облаченный в костюм и галстук, Бегемот скоро понял, что быть неотразимым остроумным красавцем ему не суждено, а потому придется быть таким, каков он есть на самом деле. То есть жирным, грубым и циничным. Возможно, он поначалу и погоревал немного по этому поводу, но потом быстро сообразил, что жить таким существом вполне даже можно. Его манеры в комплекте с лоснящейся физиономией и трехслойным затылком, видным даже из-за ушей, производили на людей куда более сильное впечатление, чем старания быть галантным, изящно шутить и говорить умные вещи. С тех пор он сопел, чмокал губами, без зазрения совести пучил свои глазенки в любой компании и отпускал женщинам откровенные пошлости прямо в глаза. Причем с нескрываемым удовольствием.

И дела его пошли в гору. Потому что хотя он и не был киношным гангстером, но, как выяснилось, не был и подлинным мудилой. В настоящей жизни он разобрался куда быстрее, чем многие наши школьные и университетские гении, чьи таланты вдруг оказались мало кому нужны, когда они повзрослели.

Наконец я пробился сквозь ледяные колдобины к старинному одноподъездному зданию, в котором теперь среди множества других агентств, представительств и никому не ведомых фирм размещалась контора Бегемота. Предъявив верзиле в черном костюме с какой-то идиотской нашивкой на рукаве свой такой же идиотский пропуск, который на моих глазах наскоро соорудила секретарша Бегемота, я поднялся на второй этаж.

Здесь в коридоре стоял огромный, как шкаф, автомат, выдававший кофе - от эспрессо до капучино. Я скормил шкафу червонец, который он долго переваривал с утробным завыванием, и с привычным удовлетворением нажал кнопку «капучино», хотя рядом с ней значилась цена - 15 рублей. Аппарат вздрогнул, напрягся и все-таки выдал мне стаканчик, в котором поверх кофе плавала шапка белой сливочной пены. Как-то я случайно открыл, что этот шкаф плохо разбирает, сколько денег ему скормили, и с тех пор с тихой радостью пользовался его доверчивостью.

- Эх ты, дурачок, - ласково сказал я, дал ему щелчка в холодный металлический лоб и со стаканчиком капучино поднялся на третий этаж во владения Бегемота.

Симпатичная, тоненькая, как художественная гимнасточка, секретарша - всякий раз при виде ее невольно думалось, что если эта скотина Бегемот заставляет девочку отдаваться ему, то хлеб свой она зарабатывает непосильным трудом, - особо доверительным голосом сообщила, что «он только что про вас спрашивал». То ли я ей нравился, то ли по привычке, она всегда кокетничала со мной напропалую. Но я никак не реагировал, потому как чувствовал себя рядом с ней настоящим «папиком», и подозревал, что и она так считает про себя. А кокетничает на всякий случай, сразу сообразив своим быстрым умишком, что Бегемот относится ко мне не так скотски, как к другим сотрудникам своего богоугодного заведения.

У девушки были широко расставленные глаза - верный признак того, что пусть умишко у нее и небольшой, но холодный и расчетливый, а ценит она только то, что можно использовать практически.

Несколько лет назад, когда Бегемот вдруг, к моему изумлению, оказался главным редактором журнала, он при первой же нашей встрече сообщил, что у него две бухгалтерши и обе главные. Понятно, мне надо было тут же спросить его, зачем ему две бухгалтерши и обе главные. Я спросил. Бегемот радостно затрясся, заклекотал, задыхаясь от смеха, и сообщил: «А я с одной живу, а с другой…» Он сделал паузу, мутные глазки его выпучились, как у настоящего бегемота, и, помирая от довольства собой, он закончил: «А с другой… тоже живу!»

За сим великим откровением последовала минута моего молчания, в течение которой он пытался своими короткими ручонками удержать от выпадения из штанов свой разволновавшийся от лающего смеха живот.

- Ну ты и скотина, - пробормотал я.

- Ага! - радостно подтвердил он. - Угу. Еще какая скотина!

В его широком, как ведро, лице всегда было что-то азиатское, казахское или монгольское. В школе он даже как-то поведал нам, что мать его была родом из среднеазиатских баев. Бабушку же его носили на носилках рабы, а дед содержал целый гарем и вообще пользовался любой женщиной, которая ему нравилась. И никто из подданных не смел возразить, а только радовался такой чести.

Молодой женщине оказаться в подчинении такого типа, который в юности сильно недобрал по женской части, радость, конечно, невеликая, подумал я, глядя на девочку-секретаршу с голым, несмотря на зимнее время, животиком. И вдруг заметил, что она вовсе не выглядит заморенной и изможденной непосильными трудами и унижениями. Скорее даже наоборот - весьма довольной и цветущей. Или в этой толстой скотине Бегемоте осталось что-то человеческое, или я, как всегда, слишком хорошо думаю о женщинах. У этой девочки были короткие и крепкие зубы, цвета слоновой кости, а такие умеют добиваться своего, если надо, не считаясь ни с чем. Здоровье у них обычно такое, что вполне позволяет продвигаться все дальше и выше.

Утешившись этим нехитрым умозаключением, я вошел в кабинет.

Перед Бегемотом, натурально, красовался навороченный ноутбук и лежали три мобильника. Не отрывая свой начальственный взор от экрана, он рассеянно кивнул мне. Усевшись напротив него, я стал дожидаться, пока мудила перестанет корчить из себя занятого делами босса. Можно было и подождать. Согласно главной армейской мудрости «солдат спит, а служба идет». В данном конкретном случае мне шла зарплата, которую от своих щедрот положил мне Бегемот.

Глава 3

Исчисление сроков

[3]