Читать книгу "«Третья сила» - Иван Дорба"

— Это наша гостья… Латавра, — представил Хованский.

— Черемисов Георгий! — щелкнул каблуками Жора и повернулся к Хованскому. — Ребята уже ждут. Как? Задержать?

— Нет. Латавра хочет со всеми познакомиться. При ней можно говорить все.

Черемисов удивленно поглядел на своего любимого мэтра и подумал: «Чего же он так сияет? Какая красавица! Неужто из Центра? Карамба!» — Он повернулся к двери, где уже появился Граков, как всегда, в хорошем отутюженном костюме, веселый и жизнерадостный, и успел шепнуть: «Дама — свой человек!»

Граков положил большой сверток на стол, церемонно поклонился гостье и кинулся обнимать Хованского:

— Ну вот и я! Задание выполнено! — Он достал из бокового кармана блокнот и передал Алексею, затем протянул сложенный вчетверо лист: — А это Байдалаков — Георгиевскому… А теперь разрешите вас поздравить с днем рождения! — И снова обнял Алексея.

Потом появился Буйницкий и тоже обнял Хованского.

— А я и не знала, что попала на день рождения! — удивилась Латавра, с любопытством наблюдавшая за пришедшими. Потом подошла к «новорожденному», заглянула ему в глаза и хотела поцеловать его в щеку, но их, казалось, подтолкнула неведомая сила, и их губы соединились в поцелуе.

Никто, кроме наблюдательного Гракова, этого не заметил. «Эхма, любовь! И настоящая!» — заключил он и, чтобы отвлечь товарищей, указав на сверток, весело сказал:

— Вы только посмотрите, что я привез! — И принялся, развернув бумагу, доставать берлинские гостинцы: бутылку «Редерера», пражский окорок, лиможский сыр и еще какую-то снедь. — Вот так мы и живем на иждивении Околова, нашего руководителя «Закрытого сектора» и начальника «Зондерштаба Р» города Смоленска. Конечно, когда люди вокруг пухнут с голоду, все это и в горло не лезет… Но три четверти из этой жратвы, как деликатно выразился месье Черемисов, я уже передал Зорице,— Граков, искоса взглянув на Хованского, продолжал: — Завтра еду к Георгиевскому, а дня через два возвращаюсь в Берлин. Оттуда, как договаривались, в Гамбург к «Радо», в Варшаву, Витебск, Локоть.

— На эту тему мы поговорим позже, — вдруг вступила в беседу Латавра, и в ее голосе прозвучали властные нотки. — А сейчас отметим день рождения нашего хозяина. Хочу быть с вами откровенной, предстоит решить весьма сложную задачу: наладить радиосвязь и так обеспечить регулярные передачи и прием информации, чтобы быстро менять местоположение радиостанции, избежать радиоперехватов и усложнять пеленгирование. У меня есть кое-какой опыт в этом, постараюсь вам его передать. Поживу здесь несколько дней, — она бросила мимолетный взгляд на Алексея. — Как вы считаете?

— Разумеется, согласен, — живо отозвался Алексей, и глаза его молодо и задорно сверкнули. — Мы познакомим вас с нашими белградскими делами. Прошу всех к столу.

Обед прошел оживленно. Хозяин был в ударе, сыпал шутками, острил, смеялся, легко, по-молодому двигался и даже станцевал лезгинку. Провозглашали тосты за здоровье «новорожденного», за гостью, за Гракова, за победу над фашизмом, за Россию, за Грузию, пили за Сталина и за Красную армию. Жора Черемисов спел несколько романсов.

Наконец все уселись вокруг камина и, уставясь в огонь, притихли.

— А скажите, — прервала молчание Латавра, — почему был снят со своего поста генерал Скородумов?

Черемисов глянул на Хованского, как бы испрашивая разрешение на ответ:

— «Русский охранный корпус» должен был вроде возглавить генерал Туркул, командир «Дроздовской дивизии», однако, рассчитывая на пост главнокомандующего так называемой «Русской армии», уехал в Берлин. И ничего не получилось: вы знаете, как Гитлер относится ко всему этому? А то, что немцы отстранили Скородумова и посадили Штейфона, — это дело рук Алексея Алексеевича.

— Позвольте мне, — подал голос Граков. — Корпус! Курам на смех, откуда можно набрать корпус, если во всей Югославии двадцать пять тысяч русских вместе со стариками, женщинами и детьми! В «Русском национальном союзе участников войны», который возглавляет Туркул, не более четырехсот человек, добавьте сотню-другую фашистов Вансяцкого да РОНД — это так называемое «Русское освободительное народное движение» Бермонд-Авалова, которым на самом деле руководит немец, граф Тизенгаузен. Я был недавно у них в особняке Гартен-Вильгельмхаузе в Берлине. Сейчас их организация называется «Дейче-Русише-Штандарт» Дест. Нечто на манер штурмовых отрядов. Ну, кто еще? — Граков посмотрел на Черемисова.

— Ну, преуменьшать силы не следует, — вмешался Буйницкий, — в него вошли «штабс-капитаны» Солоневича, кое-кто из энтээсовцев, некоторая часть офицеров РОВСа и, главное, казаки из Кубанской дивизии…

— Все равно, это еще никакой не корпус! — загорячился Граков. — И мне непонятно, Алексей Алексеевич, зачем было устраивать так, чтобы немцы сняли этого дурака Скородумова? Ведь на его место, как мне известно, посадили волевого генерала Штейфона, который сумел каким-то чудом уже сформировать целых три полка, правда, жиденьких, но это уже дивизия!

Хованский, казалось, даже не слышал заданного ему вопроса и только перевел, улыбаясь, взгляд на пылающие в камине дрова. А Буйницкий заговорил, обращаясь к Латавре:

— Командует корпусом инспектор учебной части полковник немецкой армии Шредер. И все хозяйственные и административные должности заняты солдатами и офицерами Третьего рейха. При штабе корпуса есть курсы по переподготовке офицерского состава, батальон с ротой связи, караульная и обслуживающая роты. Эти подразделения кроме выполнения своих функций несут охрану военных объектов в районе Белграда. При штабе существует активно действующий контрразведывательный орган «1-Ц», возглавляют его бывший полковник кутеповского корпуса Иордан и его заместитель, некий Лосев. Основной костяк, около пяти тысяч, — белоэмигранты. Затем в него входят около шести тысяч бессарабов и буковинцев, военнопленные, уголовники из Одессы. Большое количество эмигрантов объясняется тем, что немцы, заинтересованные быстро создать эту воинскую часть — «Шюцкор», — предложили соглашательскому югославскому правительству уволить с государственных должностей всех русских, оставив их тем самым без средств к существованию. Дал на формирование «Шюцкора» благословение и митрополит Антоний. Потому сотни русских людей, хочешь не хочешь, пошли в «Шюцкор». Не следует забывать РНО с его дружинами. А их пять: «Суворовская», «Скобелевская», «Атамана Платова», пожалуй, самая многочисленная, состоящая из казаков; потом нечто вроде политических комиссаров — дружина Достоевского и, наконец, женская — Святой Ольги. Таким образом набрался корпус. Самого Скородумова, конечно, никто всерьез не принимал. В свое время его даже из РОВСа выгнали. Сейчас он сидит под арестом.

— О Скородумове расскажите, если можно, подробнее, — попросила внимательно слушавшая Латавра. — Что еще вам о нем известно?

— Да все известно… Мне даже больно за него, — глядя в огонь, заговорил Хованский. — Боевой офицер, на фронте с четырнадцатого года, георгиевский кавалер, одиннадцать раз ранен, вместо правой руки протез. Немало энергии употребил, чтобы воздвигнуть памятник русским воинам, расстрелянным австрийцами в Первую мировую войну, и ста пяти русским солдатам, павшим при защите Белграда в тысяча девятьсот шестнадцатом году во главе с их командиром, полковником Петром Приходько! Помню обращение Скородумова к сербскому народу: «Я полагал, что это сделают сербы. И потому ждал целых двадцать лет, а сейчас я убедился, что из шести тысяч солдатских русских могил осталось триста восемьдесят семь, другие же уничтожены, перекопаны. Честь русского офицера велит мне собрать оставшиеся, чтобы не стерся последний след русских героев, отдавших свою жизнь за объединение Югославии…» Скородумов добился, чтобы ему выделили участок на кладбище в Белграде… Он по-своему честен… Но жаль, что этот человек совершает, сам того не понимая, величайшую подлость! Задумал вместе с немцами идти походом на Россию! — Хованский медленно поднялся и подошел к окну.