Читать книгу "Ключ к Ребекке - Кен Фоллетт"

Мысли о смерти повергли бредущего по пустыне в отчаяние, он уже не мог подавить страх. Луны не было, но вокруг разливался звездный свет. Вдруг он увидел перед собой свою мать, словно живую, она покачала головой: «Только не говори, что я тебя не предупреждала!» Он услышал, как, тихо пыхтя и медленно перебирая колесами в такт его сердцебиению, двигается поезд. Маленькие камешки бросились из-под его ног врассыпную, будто крысы. Ему мерещился запах жареной баранины; стоило вздохнуть полной грудью, как впереди появлялись мерцание костра, на котором жарится мясо, и обгладывающий кости мальчишка возле огня. Вокруг были разбиты палатки, паслись верблюды, вдалеке виднелся источник. Путник пошел прямо на галлюцинацию. Привидевшиеся ему люди удивленно смотрели на идущего к ним бедуина. Из темноты появился какой-то высокий человек и что-то сказал. Пришедший принялся медленно разматывать повязку, закрывающую его лицо.

Высокий мужчина в изумлении сделал шаг вперед и воскликнул:

— Брат!

И тут странник понял, что это не галлюцинация. Он улыбнулся и рухнул на землю.

* * *

Когда он пришел в себя, ему на мгновение почудилось, что он снова стал ребенком, которому взрослая жизнь привиделась в кошмарном сне.

Кто-то тряс его за плечо со словами: «Просыпайся, Ахмед», со словами, произнесенными на языке пустыни. Его уже давно не называли Ахмедом. Он осознал, что лежит на песке, закутанный в шершавое одеяло, с бедуинской повязкой, обмотанной вокруг головы. Открыв глаза, увидел величественный восход солнца, раскинувшийся радугой над плоским черным горизонтом. Холодный утренний ветер обдувал лицо.

В этот момент он вспомнил и вновь пережил все отчаяние и смятение четырнадцатилетнего ребенка, впервые проснувшегося в пустыне. Он вспомнил, как подумал тогда: «Мой отец умер», а потом сказал себе: «У меня есть новый отец». Обрывки сур из Корана путались в его голове, смешиваясь со словами Символа веры, которому мать втайне обучала его в Германии. Вспомнилась недавняя острая боль обрезания, после которого родные приветствовали его и дружески хлопали по плечу, поздравляя с тем, что он стал настоящим мужчиной. За этим последовало длинное путешествие на поезде, прошедшее в размышлениях о том, какими окажутся его двоюродные братья, живущие в пустыне, и в опасениях, что они будут презирать его за бледность кожи и городские привычки. Мальчик выбежал с железнодорожной станции и увидел двух арабов, сидящих рядом со своими верблюдами прямо в пыли; они были с головы до ног закутаны в традиционные одежды, которые оставляли открытой только одну часть их тела — темные, непроницаемые глаза. Арабы отвели его к роднику. Все общались с ним при помощи жестов, что удивляло и пугало его. Вечером он понял: здесь нет туалетов, и это повергло его в непреодолимое смущение. Но он все же был вынужден задать постыдный вопрос. На секунду в воздухе повисла тишина, а затем грянул всеобщий смех. Оказалось, они были уверены, что их новый родственник не знает арабского, — вот почему они старались объясняться с ним на языке жестов. Кроме того, их рассмешило то детское выражение, к которому он прибегнул, чтобы выразить, что ему требуется. Кто-то объяснил мальчику: нужно отойти за круг палаток и присесть на корточки прямо на песок — и после этого он уже гораздо меньше боялся этих грубых, но вовсе не злых людей.

Так все ощущения, смешавшиеся в его душе, когда он смотрел на свой первый восход в пустыне, вернулись двадцать лет спустя вместе со словами: «Просыпайся, Ахмед» — и были такими свежими и болезненными, как будто все произошло только вчера.

Путник резко сел, и воспоминания рассеялись, словно утренние облака. Он пересек пустыню с жизненно важным поручением, нашел родник, и это оказалось не галлюцинацией: его двоюродные братья были здесь, как всегда в это время года. Он потерял сознание от усталости, и они завернули его в одеяло и дали выспаться возле огня. Следующая мысль оказалась тревожной: а драгоценная поклажа? Донес ли он ее до костра? Увидев свои вещи, заботливо уложенные в ногах импровизированного ложа, он успокоился.

Рядом на корточках сидел Исмаил. Так было и раньше: в течение целого года, который они — двое мальчишек — провели в пустыне, Исмаил всегда умудрялся проснуться первым. Теперь он сказал только:

— Дела плохи, дружище?

Ахмед кивнул:

— Да, война…

Брат протянул ему маленький сосуд, украшенный драгоценными камнями. Ахмед смочил в воде пальцы и промыл глаза. Исмаил ушел, и отдохнувший за ночь странник поднялся с песка.

Одна из молчаливых и услужливых женщин подала ему чай. Он взял напиток, не поблагодарив ее, и быстро выпил. Пока вокруг неспешно собирались в путь, он съел немного холодного риса. Эта ветвь их семьи по-прежнему производила впечатление состоятельной: у них были слуги, много детей и более двадцати верблюдов. Находившиеся при палатках овцы составляли только часть стада, остальные паслись в нескольких милях дальше. То же самое касалось и верблюдов: ночью в поисках пищи они отдалялись от места стоянки и, несмотря на путы на ногах, иногда пропадали из виду. Мальчишки разыскивали их и возвращали назад, так когда-то делали и Исмаил с Ахмедом. У животных не было кличек, но Ахмед безошибочно различал их и знал историю каждого. Он мог сказать: «Это верблюд, которого мой отец подарил своему брату Абделю в тот год, когда умерло много женщин. Потом верблюд повредил ногу, отец забрал его и подарил Абделю другого, а этот — видишь? — до сих пор хромает». Ахмед научился разбираться в верблюдах, но так и не смог принять отношения к ним бедуинов: поэтому он так и не разжег огня под тем, что умер накануне. Вот Исмаил бы даже не вздумал сомневаться.

Ахмед закончил трапезу и вернулся к своей поклаже. Чемоданы не были заперты на ключ. Он открыл верхний; одного взгляда на кнопки и шкалу компактного радиоприемника, тщательно уложенного в прямоугольную коробку, было достаточно, чтобы воспоминания замелькали перед его внутренним взором, как кадры из фильма: безумная гонка жизни в шумном Берлине; широкая улица под названием Тирпитцуфер с тремя полосами автомобильного движения; четырехэтажное здание песочного цвета; лабиринты коридоров и лестниц; приемная с двумя секретаршами; просторный офис с письменным столом, софой, картотекой, маленькой кроватью… А на стене — японская картина с изображением ухмыляющегося демона и фотография Франко с автографом… А на балконе офиса, выходящем на Ландверский канал, — две таксы и преждевременно поседевший адмирал, который говорит: «Роммель хочет, чтобы я направил агента в Каир».

В чемодане также лежала книга — роман на английском языке. Ахмед прочел первую строчку: «Прошлой ночью мне приснилось, что я вернулась в Мандерлей». Из книги выскользнул сложенный лист бумаги. Ахмед поднял его и аккуратно положил обратно, захлопнул книгу, убрал ее в чемодан и закрыл его.

У него за спиной стоял Исмаил.

— Путешествие было долгим?

Ахмед кивнул.

— Я пришел из Эль-Аджелы, это в Ливии. — Географические названия были пустым звуком для его брата. — Я пришел от самого моря.

— От самого моря!