Читать книгу "Выстрел на Большой Морской - Николай Свечин"

— Статский советник Благово имеет сомнения, — осторожно проговорил директор департамента.

— Какие ещё тут могут быть сомнения? В чём? — изумился генерал-лейтенант.

— В том, что Маков сам себя застрелил.

— Да вы что?! — ахнул Оржевский. Осмотревшись, он сел верхом на ближайший стул, зажал подмышкой саблю и приказал:

— Докладывайте.

Павел Афанасьевич сжато сообщил свои соображения. Заведующий полицией наморщил лоб, помолчал несколько секунд, потом согласно кивнул:

— Точно! Этот дурень был левшой, сейчас и я это припоминаю. Что намерены делать, Вячеслав Константинович?

— Провести негласное расследование.

— Одобряю. Но только своим силами, без привлечения Грессера.

Генерал-лейтенант Грессер был новый петербургский градоначальник, только что назначенный. Оржевский уже успел с ним поссориться и старался теперь насолить ему при каждом удобном случае.

Пробыв в квартире Макова ещё минут десять, начальство удалилось и Благово остался один. Он начал с осмотра помещения. Жена и трое детей покойного, потрясённые случившимся, сидели в обнимку в гостиной; двое младших плакали в голос. Оставив допрос вдовы на ужо, сыщик прошёл в спальню бывшего министра и сразу же обнаружил на разобранной постели лист синей сахарной бумаги, заляпанный воском. Понюхал — пахнет нашатырём!

— Что, покойный вчера лечился от простуды? — спросил он у сопровождавшего его по дому камердинера.

— Точно так, ваше высокородие. Второго дня барин захворали, так мы давеча капали им на грудь восковую свечку.[2]

— Ага, значит, господин Маков собирался вылечиться, а не помирать?

Камердинер промолчал.

— А кстати, любезный, кого ты впускал к нему вчера вечером?

— Никого не впускал. Через парадное-то… К нам уж давно никто не ходит, с тех пор, как… А к чёрным дверям Лев Саввич наказали не подходить. В тии двери они сами впускали, а кого — то нам не ведомо.

— И давно у вас эдак заведено?

— Ещё когда их высокопревосходительство были министром внутренних дел. Сами понимаете: там пропасть всего секретного, чего нам, прислуге, знать не положено.

— И часто такое бывало?

— Дык, раз-то в неделю завсегда.

— И ты никого никогда не видел из этих секретных посетителей?

— Упаси Бог, ваше высокородие! Очень серчали. Прохора, что до меня служил, за то и рассчитали, что любопытство проявлял, рожу в коридор высовывал, когда не велено. Мы уж знаем: ежли барин такой приказ дали, сиди и не шелохнись. Надо им будет — звонком вызовут. Даже в ретирадное идти не смей!

— Эко у вас строго. Но ведь барин твой давно уже не министр!

— Ну и што? Когда они почтвами заведывали, так ещё гуще началось; едва ль не через день! Как ево, правда, вчистую уволили, то прекратилось, а вчера, слышь, опять наказали. Я подумал: сызнова секретные дела начались; может, барина опять в службу возьмут? А то скучали очень, да на нас злились… А чево злиться-то? Я, што ли, ево рассчитал?

— А как жена Льва Саввича к этому относилась?

— Известно как: не нравились ей все эти секреты. Боялась, как бы чего дурного из них не вышло. Тайны какие-то, заговоры… А права оказалась барыня Софья Александровна — вот чем оно кончилось-то! Стрельнул барин себя, великий грех совершил; видать, в такое вляпался, прости Господи, что деваться уж стало некуда. Опять, люди говорят, в хищениях ево больших подозревали, об прежние годы. Правду бают, ваше высокородие?

— Правду… как тебя?

— Орестом зовут.

— Правду, Орест, тебе сказали. В министерстве ревизию сделали, не досчитались четыреста тысяч рублей. Аккурат в те годы пропали, когда твой барин должность отправлял.

— Эх-ма… — горестно вздохнул камердинер. — Четыре-на-сто тыщ… До чего жадность-от людей доводит; а потом жизни себя лишать. Экой грех! Как теперя бедная Софья Александровна с тремя детьми на руках жить-то будет? Младшему, Лёвушке, шести ещё нет. А имения никакого барин не нажил. Пенсию-то хоть вдове дадут, ваше высокородие?

— Это государь решит. Скажи мне лучше, Орест — почему так вышло, что ты выстрела не слышал?

— А я слышал, как уж сейчас соображаю. А тогда подумал: Яков — это наш кухонный мужик — печь в постирочной растопил. Ну, и трещали они сильно, дрова-то. Сырые шибко; кто только таких всучил? Так трещали, страсть! Будто кто из ружья палил. Ну, я и не подумал на что плохое. Был там один навроде щелчок, не в пример другим. Особливый какой-то. Вот я сейчас и думаю, то был выстрел. А тогда решил — дрова…

— Когда последовал этот щелчок?

— Близко часа ночи. Точно не скажу — дремалось мне.

— А когда ты барина мёртвым нашёл? Ты ведь его нашёл?

— Точно так, ваше высокородие, я. Напримерно, после трёх. Уснумши было, а проснувшись, встал по малой нужде и пошёл в клозет. Гляжу — а в кабинете-то ланпа горит. Не положено! Я зашёл задуть — и увидел…

Тут Орест всхлипнул.

— Хороший был барин-то. Весёлый… А теперь как они станут жить? С квартеры сгонют. Меня отставят, как пить дать. Вам, ваше высокородие, камердинер не нужен? Я ж самому министру прислуживал, обращение знаю!

— Я тебя запомню, Орест, что смогу, сделаю. Но сейчас не до того. Скажи лучше: почему ты подумал, что Лев Саввич сам застрелился?

— Так орудие-то у него в руке, рази вы не видите?

— Понятно. Что же он тогда от простуды лечился, если всё одно помирать?

Камердинер задумался, потом сказал радостно, словно открытие сделал:

— Полагать надо, ваше высокородие, што до ночи у него ещё надёжа была, мол, обойдётся. А кто-то к нему пришёл и известие принёс, што не обойдётся. И не осталось надёжи. Он и наложил. Сам на себя.

— Правдоподобно, — похвалил слугу Благово. — А где барин секретные бумаги держал?

— В кабинете, в несгораемом шкапу.

— А ещё где?

Орест замолчал. Было видно, что он знает о тайнике, но не хочет говорить.

— Ладно. Проводи меня дальше по квартире.

Они продолжили обход, и вскоре Павел Афанасьевич оказался в образной. Маленькая комната без окон, с решётчатой дверью, была внутри вся увешена иконами. В четыре ряда они покрывали стены, в темноте тускло горело восемь или девять лампад. Пахло ладаном и деревянным маслом.

— Очень набожный был?

— И-и-и! Не то слово! Все посты блюл, а службу знал лучше батюшки. У нас, изволите ли знать, домовая церковь имеется; так барин там частенько-таки отца Амвросия подправляли. Особливо литургию Преждеосвящённых Даров…