Читать книгу "Все ради любви - Кристин Ханна"

— Пошли, — сказал Конлан, беря ее за руку.

Они прошли по мощеной дорожке мимо фонтана с изображением Богородицы и поднялись на крыльцо. У двери стояла статуя Христа с приветственно раскинутыми руками. Кто-то повесил зонтик ему на запястье.

Конлан постучал, но потом сам открыл дверь.

Дом был наполнен шумом: громкими голосами, топотом детских ног, стуком льда, насыпаемого в ведерко, смехом. В холле повсюду были брошены горы курток и пальто, на полу была разбросана уличная обувь и пустые коробки из-под еды.

Дети заняли под игры общую комнату. Младшие играли в «Конфетную страну», те, кто постарше, — в дурака. Джейсон, старший племянник Энджи, и ее племянница Сара играли в какую-то компьютерную игру. Когда Энджи вошла, дети завопили и бросились к ней, каждый пытался завладеть ее вниманием. Все ее племянники обожали Энджи, потому что всегда, когда бы они ни попросили, она садилась вместе с ними на пол и включалась в игру, никогда не отказывалась послушать их любимые группы и не читала занудные лекции о том, почему нельзя смотреть те или иные фильмы. В общем, они считали ее «клевой» теткой.

Энджи увидела, что Конлан — в руке у него откуда-то уже появился стакан с выпивкой — разговаривал с Винсом, мужем Миры. Она высвободилась из объятий детей и прошла на кухню. В дверях она на мгновение замерла. Мама стояла у разделочного стола в центре кухни и раскатывала сладкое тесто. Ее лицо и волосы были припорошены мукой. Линзы в ее очках — наследии семидесятых — были величиной с блюдца и увеличивали карие глаза. Крохотные бусинки пота блестели у нее на лбу, скатывались по покрытым мукой щекам и белыми мучнистыми крупинками падали ей на грудь. За пять месяцев, прошедших со смерти папы, она сильно похудела и перестала закрашивать седину. Сейчас ее волосы были снежно-белыми.

Мира стояла у плиты и бросала в кипящую воду клецки. Со спины она выглядела девочкой. Хотя она и выносила четверых детей, она все еще оставалась маленькой и худенькой, похожей на птичку. Она часто носила одежду своих дочерей-подростков и поэтому казалась значительно моложе своих лет, а ей уже исполнился сорок один год. Сегодня ее черные волосы были заплетены в длинную, почти до пояса косу. Она была одета в черные расклешенные брюки с заниженной талией и вязаный свитер с «косами». Она что-то говорила, и в этом не было ничего удивительного: она всегда говорила не переставая. Папа часто шутил, что его старшая дочь жужжит, как высокоскоростной блендер.

Ливви стояла слева от нее и резала моццареллу. В своем черном облегающем шелковом платье она была похожа на шариковую ручку «Бик». На ногах у нее были туфли на высоченных каблуках, а на голове — высокая прическа с начесом. Когда-то Ливви неожиданно для всех уехала из Вест-Энда в Лос-Анджелес, уверенная, что сможет стать моделью, но продержалась там недолго, до того момента, как на одном из собеседований услышала от работодателя: «А теперь я попрошу вас раздеться». Пять лет назад, вскоре после тридцать четвертого дня рождения, она вернулась домой, расстроенная неудачей, опустошенная крушением надежд, и привезла с собой двух маленьких сыновей, рожденных от мужчины, которого никто из родственников никогда не видел. Ливви стала работать в семейном ресторане, но работу свою она не любила. Она всегда хотела жить в мегаполисе и считала, что попала в ловушку, оставшись в маленьком городке. Сейчас она снова была замужем: короткая церемония состоялась на прошлой неделе в Часовне любви в Лас-Вегасе. Все надеялись, что Сальваторе Траина — удачный выбор номер три — наконец-то сделает ее счастливой.

Энджи улыбнулась. Сколько же времени она провела на этой кухне в обществе этих трех женщин! И как бы ни сложилась жизнь, здесь всегда будет ее дом. Здесь, на маминой кухне, где чувствуешь себя в безопасности, где уютно, где тебя любят. Пусть они с сестрами и пошли разными дорогами, пусть они слишком часто пытались влиять на чужой выбор, они все равно остаются нитями одной веревки. Когда они вместе, их не разорвать.

И теперь ей нужно снова стать частью всего этого, уж слишком долго она скорбит в одиночестве.

Энджи прошла в кухню и поставила коробки на стол.

— Привет, ребята!

Ливви и Мира ринулись к ней, стиснули ее в объятиях, обдав ароматом итальянских специй и духов из супермаркета. Энджи ощутила влагу на щеках, хотя не было сказано ничего, кроме «Как здорово, что ты дома».

— Спасибо. — Энджи на мгновение крепко обняла сестер, потом подошла к маме, которая уже ждала ее с раскрытыми объятиями, и погрузилась в тепло маминых рук. Как всегда, от мамы пахло тимьяном, духами «Табу» и лаком для волос «Аква нет». Это были запахи юности Энджи.

Мама сжала ее так крепко, что она охнула и, рассмеявшись, попыталась вырваться, но мама не отпустила ее. И тогда она инстинктивно напряглась. В последний раз, когда мама так крепко обнимала ее, она прошептала ей: «Попытайся еще раз. Господь даст тебе другого ребеночка».

Энджи все же вывернулась из объятий.

— Не надо, — заранее попросила она, пытаясь улыбнуться.

Она достигла цели — ее мольба, произнесенная тихим голосом. Мама взяла терку для пармезана и объявила:

— Обед готов. Мира, зови детей.

В столовой можно было свободно усадить четырнадцать человек, но сегодня их было пятнадцать. Старинный стол красного дерева, привезенный с родины родителей, стоял в центре большой комнаты без окон, оклеенной обоями, в которых сочеталось два цвета: розовый и бордовый. Изысканно украшенное распятие висело рядом с изображением Иисуса. Взрослые и дети подошли к столу. В другой комнате пел Дин Мартин.

— Давайте помолимся, — сказала мама, как только все расселись. Так как тишина не наступала, она дала дяде Фрэнсису — самому шумному — подзатыльник.

Фрэнсис покорно опустил голову и закрыл глаза. Все последовали его примеру и начали молиться. Голоса слились в один:

— Благослови нас, о Господь, в этих Твоих дарах, что мы собираемся принять от Твоих щедрот. Благодарим Тебя, Господь наш, аминь.

Как только молитва закончилась, мама встала и подняла бокал с вином:

— Давайте выпьем за Сала и Оливию. — Ее голос дрожал. — Просто не знаю, что сказать. Произносить тосты — это мужское дело. — Она опустилась на стул.

Мира дотронулась до плеча мамы и встала.

— Мы рады приветствовать Сала в нашей семье. Желаем вам познать ту же любовь, что довелось испытать маме и папе. Пусть ваш дом будет полной чашей, пусть в вашей спальне всегда будет тепло, и пусть… — Она помолчала. Ее голос зазвучал мягче: —…у вас будет куча здоровых детишек.

Вместо смеха, аплодисментов и звона бокалов ее слова встретила тишина.

Энджи с шумом втянула в себя воздух и оглядела сестер.

— Я не беременна, — поспешно проговорила Ливви. — Но… мы стараемся.

Энджи выдавила из себя улыбку, однако улыбка получилась вымученной и никого не ввела в заблуждение. Все посмотрели на нее, гадая, как она отнесется к появлению в семье еще одного ребенка. Ведь они изо всех сил старались не нанести ей душевную травму.