Читать книгу "Слово наемника - Евгений Шалашов"

Я почувствовал, как оковы отцепляют, а меня вытаскивают из клетки, волокут, как мешок с тряпьем, бросают на землю и льют воду.

Холодная вода принесла толику облегчения, смыла соленый привкус крови с губ.

С трудом разлепил один глаз, прищурился и разглядел несколько людей в одинаковых кожаных куртках, добротных суконных штанах и высоких сапогах. Так могли одеваться егеря, лесничие, приказчики и охотники – те, кто вынужден подолгу находиться в дороге или на свежем воздухе. Вооружены тоже однообразно – длинные ножи, напоминающие короткие тесаки и дубинки. Опять же, такое оружие могли иметь и купцы, и тюремщики.

– Ишь, шевелится, – обрадовался один из охранников.

– Помрет? Или довезем? – деловито поинтересовался другой.

– А хрен его знает, – философски ответил первый. – Либо – помрет, либо – довезем!

– Надо довезти, – отрезал тот, с начальственным баритоном. – За него сто талеров плачено. Не довезем, управитель с нас же их вычтет. У тебя лишние деньги есть? То-то… Хоть труп, хоть живого, а довезти надо. Лучше пусть в руднике подохнет.

– Да ладно, бригадир, не впервой, – успокоительно прозвучал еще один голос, обладателя которого я не рассмотрел. – Ну в крайнем случае поймаем кого.

– Поймаем… Где тут ловить? – фыркнул бригадир. – Не прежние времена… Мужичье, как клетки увидят, сразу деру дают.

Я глубоко вздохнул, пытаясь понять, насколько мне плохо. Резкой боли не было. Уже хорошо. Значит, сломанных ребер нет. Но избитое тело ныло, а зубов выплюнул штуки две (или три, если с обломками?).

– Капитан, – прохрипел я, повышая бригадира охраны до военного чина. – Может, снимете цепи? Худо мне совсем…

– Цепи снять? Нет уж, парень, до рудника терпи, там и снимут. Лучше скажи – кто тебя так отделал, мы с ним сами разберемся…

– Не помню, – еле-еле пробормотал я. – Ты, капитан, лучше бы цепи приказал снять. Может, у меня рука сломана, ребра… Помру ведь…

– Старшой, а может, снимем железки? – заступился кто-то. – Куда он денется?

– Куда денется? – переспросил командир. – Ты не слышал, что о нем бургомистр сказал? Наемник это. Опасен, мол, как боевой пёс!

– А что бургомистр? Бургомистр – крыса городская, всего боится, – хохотнул «добрый» охранник. – Увидел, как наемник кому-нибудь в морду дал, ссыт от страха. Мало мы солдат перетаскали? Еще и не таких обламывали. В цепях оставить – корми его всю дорогу да приглядывай, чтобы свои же пасть не порвали. Хрен знает, может, он чью-то невесту перед свадьбой поимел? Или сестрицу любимую обрюхатил?

– Невесту, сестру… Эх, парень, – вздохнул старший охранник. – Ты не помнишь, что бургомистр сказал? Этот бычок – двадцать лет был наемником.

– И чаво?

– Чаво-чаво – бычьего! – окрысился бригадир. Потом, сменив гнев на милость, объяснил: – Я всяких псов войны видел – год-два отслужат, редко три. Пять лет – герой, жопа с дырой, но либо в золоте-серебре купается, либо калека увечный. Двадцать лет… Ты посмотри, сколько шрамов, а все на месте – и руки, и ноги… Кто знает, что выкинет, если цепи с него снять. Один всех положит и не поморщится, а нам отвечай. А тут за каждого талеры отданы. Так что, – заключил бригадир, – в оковах-то оно надежней. Уж лучше пусть один сдохнет, чем весь товар нам попортит. На стоянках его вытаскивать будем, а в пути за клеткой смотри. Ладно, давай кормить бычков.

Цепи мешали, но я поел, умудрившись держать еду скованными руками. Для узников (или кто мы сейчас?) разносолов не полагалось. Но черный сухарь вместе с луковицей и кружка воды – лучше, чем ничего. Потом, постаравшись забыть о боли во всем теле и мокрую одежду, исхитрился заснуть. Когда нет других лекарств, лучшее снадобье – это сон на свежем воздухе. Октябрь – не самый теплый месяц, но все-таки не декабрь и не январь.

После завтрака (сухарь без луковицы, кружка воды) меня забросили в клетку, чему я был только рад – на дощатом полу теплее. Сверху и сбоку нашу тюрьму прикрыли парусиной. И хотя в ней зияли дыры, от ветра она защищала. Приковывать не стали, и я, хотя и с трудом, мог шевелиться.

Я рассчитывал, что худо-бедно вздремну, но тут мой мучитель напомнил о себе. Видимо, ждал моего возвращения, чтобы продолжить экзекуцию. Я же от слабости был не в силах не то что сопротивляться, но и говорить.

– Что, наемник? – спросил он с довольной ухмылкой, предварительно оглядевшись по сторонам. – Понравилось, как я тебя вчера потоптал? Снова хочешь?

«Одноклеточники» с любопытством наблюдали, предвкушая бесплатное зрелище. Я же, собрав все силы, сумел поднять ноги, скованные кандалами, и отпихнуть мерзавца. Наверное, если бы клетка была неподвижной, он и не заметил бы тычка. Но из-за тряски Эрхард отлетел в сторону и упал.

– Ах ты сука, – пробормотал кузнец, становясь на четвереньки. – Ну все, теперь я тебя убью…

Он поднялся и, цепляясь за прутья, подошел ко мне, а потом подпрыгнул, вскакивая со всего маху мне на грудь. Я едва сумел набрать воздуха и задержать дыхание. «Ах ты паскуда», – приговаривал он, повторяя попытку сломать мне ребра.

– Нашел! – к собственной радости, услышал я голос охранника. – Бригадир, сюда! Вот этот и есть…

– Возчикам – стоять! – прозвучала команда, и клетки, послушно заскрипев, замерли.

– Ну, нашел? – поинтересовался подошедший бригадир. – Молодец!

– А я еще вчера подумал, что это он, – затараторил охранник. – Он так буркалами на наемника зыркал, что едва дыру не протер. Вот, думаю, сегодня присмотрюсь получше. Держался за углом, гляжу, а он – тут как тут. Каналья, хотел товар попортить. Вишь, на грудь вскочил, ребра пытался сломать…

Решетчатая дверь откинулась, в клетку запрыгнули два охранника. Испуганный кузнец, отпрянув от меня, ринулся в угол и попытался спрятаться среди сокамерников, но те выпихнули его на середину клетки и с любопытством смотрели – а что дальше?

Тюремщики захватили кузнеца за ноги и за руки, вытащили наружу и передали стоящим снизу «коллегам», а те, осторожно поставив Эрхарда на ноги, прицепили к нему ошейник и насадили на цепь, укрепленную сзади клетки.

– Это – чтобы не дрался и не буянил, – объяснил бригадир. – Ну а вечером особый разговор будет. Не бойся – бить не станем.

– Приятное сделаем… Тебе понравится! – двусмысленно хихикнул охранник.

Клетка двинулась, а кузнец, как собачка, потрусил следом. Наверное, я должен был его пожалеть, если бы в этот момент не мечтал о другом – добраться до глотки Эрхарда, сомкнуть на ней руки или – уцелевшие зубы…

Сидеть закованным по рукам и по ногам тяжело. Но в тот день я не чувствовал ни тяжести, ни боли, потому что находился в полубреду-полусне. Вечером, когда принесли еду, есть не смог. Те из зубов, что уцелели, невыносимо болели. Один глаз не желал открываться. Закашлялся – пронзило болью. Все-таки этот скот сломал мне ребро…

Кто-то из узников, повинуясь приказу охраны, чуть ли не силой поил меня водой. Стало легче, но – ненадолго. Потом я опять почувствовал, что теряю сознание… Но даже в бреду я с радостью слышал довольный гогот охранников, ругань кузнеца, переходящую в слезы и крики боли.