Читать книгу "Падальщик - Александр Авраменко"

— Пошли, Миша. Петровы.

Парень мгновенно стал серьёзным:

— Все?

Его собеседник вздохнул:

— Только что младший помер…

Михаил бросил взгляд на непокрытую голову стоящего напротив крыльца мужчины, затем кивнул головой.

— Сейчас, Фёдор Иваныч. Сапоги надену…

…Штыковая лопата звякнула об очередной камень, и парень выругался. Правда, про себя. Сквернословить на кладбище — дурное дело. Впрочем, это дело он не любил, помня заповедь Джека Лондона: «Частая ругань лишает её смысла. А крепкое словцо, отпущенное к месту — облегчает душу». Хотя все слова уже давно потеряли свой изначально заложенный в них смысл, приобретя новое значение. Могил на сельском кладбище было много. Даже очень много. И большая часть из невысоких аккуратных холмиков с некрашеными крестами — свежие, появившиеся буквально за последний месяц. В мае вернувшиеся из областного центра сельчане привезли нехорошую весть — в городе эпидемия. Это было странно, поскольку и по телевидению, и в газетах ничего необычного не было. Обычные новости о положении в мире, об успехах социалистического хозяйствования в стране. И — привычные дифирамбы в честь основополагающей и направляющей, а также её генсеку. Но то, что колхозники увидели на улицах местной столицы, их потрясло: спешащие по вызову машины «скорой помощи», редкие прохожие, прячущие свои лица за толстыми марлевыми повязками, а то и респираторами гражданской обороны. Ещё — множество закрытых магазинов и — непривычно для Крайнего Севера — пустые полки. Знаменитый на всю область «Океан», где торговали рыбой всех сортов, видов и способов приготовления, также был пуст. Да и причалы, так хорошо видимые с того берега залива, по которому проходила дорога в деревню, тоже оказались пустыми. Корабли практически полностью отсутствовали, а обычная суета кранов и погрузчиков замерла… Поведав односельчанам новости, колхозники разошлись по домам, а уже утром местный врач Станислав Викентьевич спешил по вызовам. Так в деревню пришла чума…

Михаил вздохнул — за месяц, прошедший со дня первой смерти, в деревне вымерло больше половины народа. Помощи из центра не было. Не считать же за неё то, что привезли немного неизвестных лекарств, да и они ничем не помогли. Совсем плохо стало и с продуктами — если бы не своя ферма, то, честно говоря, есть уже стало бы нечего. Закрытые магазины грустно таращились пустыми полками на редких прохожих. Вскоре пропало телевидение. Громоздкие ящики уныло светили фоном, поскольку сигнала со студии не было. Радио тоже молчало. Газеты в деревню не поступали тоже очень давно. После того, как в деревне похоронили первую сотню народа, собрали сход, на котором выбрали старшего и Совет из самых уважаемых сельчан. Милиции отродясь в посёлке не было, поскольку находился тот в режимной зоне, и все функции органов правопорядка исполняли пограничники с заставы, расположенной тут же. Но в этом конкретном случае их начальник пошёл навстречу деревенским, поскольку приказы, полученные им, были ясны и недвусмысленны: поддерживать порядок на местности, охранять государственную границу и дисциплину среди гражданского населения. До вооружения дружины самообороны, спешно сформированной в деревне, пока не дошло, но оставалось до этого совсем недолго…

…Всё. Очередная могила готова. Парень ещё раз взглянул на зияющую в земле яму, затем забросил на плечо лопаты, совковую и штыковую, в левую руку взял сброшенную в начале работы куртку. Затем пошагал обратно. Надо вначале доложить, потом дойти до больницы, помочь уложить гробы в кузов машины. Затем — похороны, на которые никто не придёт. Уж больно рутинным делом они стали. Немного поспать. А ночью его ждёт дежурство на импровизированном посту, спешно сооружённом на дороге, ведущей в соседний военный гарнизон. Хотят выбраться в столицу области — пусть едут по старой объездной трассе, обходящей деревню широким кольцом. Нечего им заразу разносить. Своей беды хватает…

…Он вышел из-за забора, огораживающего закрытую из-за эпидемии школу, и направился прямо к крыльцу магазина, расположенного напротив бело-жёлтого двухэтажного здания. Возле него сиротливо стоял «уазик» с заставы. Водитель, молодой парнишка с тоскливыми глазами, выглядел паршиво, но ещё держался. Завидев Михаила, с натугой поздоровался, отчего стало ясно, что утром встречать дружинников будет уже другой пограничник. Затем молча протянул парню «Калашников» и сумку с запасными магазинами. Деревенский так же, не издавая ни звука, кивнул в ответ, затем расписался в протянутой ему бумаге, поставив галочки за оружие и патроны. Забросил автомат на плечо и зашагал по пустой улице в сторону военного гарнизона…

— Привет, Иван!

Ответа не было. Встревожившись, Михаил дёрнул дверь импровизированного дота, сооружённого из мешков с песком — тот, кого он пришёл сменить, был мёртв. Синее лицо, перекошенный рот, из которого тянулась уже засохшая дорожка слюны, смешанной с кровью. В бойнице стоял станковый «ПК», смотрящий на асфальтированную дорогу, с заправленной лентой. На стене — сумка с гранатами. Лампу на столе не зажигали. Значит, его друг умер ещё днём…

Парень ещё раз взглянул на мёртвого товарища, потом сдёрнул с головы шапку и, забравшись на крышу, уселся, свесив ноги вниз. Сколько он так просидел, потеряв счёт времени, так и не понял. Из транса его вывел шум шагов по дороге, так хорошо слышимый в абсолютно неподвижном воздухе северной ночи. Да, умер его лучший друг, с которым они вместе учились в школе и прошли армию. Его не стало, и ничем уже не помочь ни ему, ни умершей до этого его семье. Но остался долг. Долг перед теми, кто ещё жив в деревне. Кто ещё не умер. Любой чужак уносил с собой десять-двенадцать человек на кладбище. И… Бесшумно скользнул внутрь дота, отщёлкнул тугой предохранитель, передёрнул затвор. Большие патроны с остроконечными пулями, окрашенными зелёным жалами, тускло поблёскивающими в полумраке, заняли своё место в составленной из металлических звеньев ленте. Парень чуть прищурил глаза, напрягая слух… Те, кто спешил по пустой дороге, видимо, услышали металлический звук и остановились. Несколько минут прошли в ожидании. Наконец, нервы у беглецов из гарнизона не выдержали, и они решились. Снова стук каблуков по асфальту, и из-за поворота появились фигуры. Трое. Молодая женщина и двое детей-погодков лет пяти-шести. Она тащила в руке фибровый чемодан, малыши держались за её одежду.

— Мама, а нас пустят? Деревенские злые…

И её лихорадочно дрожащий голос:

— Не бойтесь. Я попрошу, и они нас пропустят. Не бойтесь. Вы только подождите, пока я договорюсь…

Ещё десяток шагов. Ещё столько же…

…Михаил напрягся, крепче упирая приклад в плечо…

— Эй! Стой! Давай обратно!

Идёт по-прежнему. Только на лицах детей, теперь уже можно разобрать, что это мальчик и девочка, испуганное выражение.

— Стой, тебе говорю! Стрелять буду! Я не шучу!

— Не надо! У меня дети! Мы всего лишь хотим пройти!

— Убирайся! Там, позади, объездная дорога! Нечего в деревне делать!

— Но у меня дети! Они не смогут там пройти! Это очень далеко!