Читать книгу "Дорога пыльной смерти - Алистер Маклин"

И все же Мак-Элпайн, к сожалению, был чаще прав, чем не прав, и об этом убедительно говорил вид дрожащей фигуры, сидящей на скамейке. Уж если кто и одолевал препятствия, достигая самых высоких вершин, минуя бездну распада и погибели, то таким человеком был, вне всякого сомнения, Джонни Харлоу, золотой парень среди гонщиков на Гран При и до сего часа, несомненно, самый выдающийся из них, а по мнению многих, самый выдающийся гонщик нашего времени и даже всех времен. В прошлом году он стал чемпионом и лидировал в половине заездов нынешнего года, а потому по всем резонам мог снова стать победителем Гран При. Но, судя по всему и у Харлоу нервы и воля к победе оказались окончательно подорваны. Мак-Элпайн и Даннет хорошо понимали, что обугленный призрак Айзека Джету теперь будет мешать его карьере и преследовать его до конца дней, проживи он еще хоть сто лет.

Нет сомнения, что всякий внимательный глаз мог и раньше заметить кое-какие признаки надвигающейся катастрофы, а у гонщиков и механиков на этот счет наблюдательности хватает. Такие признаки обнаружились уже после второй гонки этого сезона на Гран При, когда Харлоу легко и убедительно выиграл заезд, не зная еще, что его младший брат, тоже блестящий гонщик, на скорости более ста пятидесяти миль в час был оттеснен с трассы и врезался в сосну. Не будучи общительным, никогда не участвуя в шумных компаниях, после этой катастрофы Харлоу стал еще сдержаннее и молчаливее. Он все реже улыбался, а если улыбка и появлялась на его лице, то пустая, как у человека, не находящего в жизни ничего из того, что стоило бы улыбки. Обычно самый хладнокровный и педантичный гонщик, сторонник безопасности, противник лихачества, ставка которому человеческая жизнь, он стал понемногу отступать от собственных правил и все меньше заботился о безопасности в своих триумфальных заездах на автодромах Европы. Теперь его путь к рекордам, к завоеванным один за другим трофеям Гран При был путем рискованным как для его собственной жизни, так и для жизни его товарищей. Его начали побаиваться другие гонщики. При всей своей профессиональной выучке они больше не оспаривали у него повороты, как обычно делали прежде, а притормаживали, если видели в зеркале заднего обзора появившийся бледно-зеленый «коронадо» чемпиона. Откровенно говоря, подобное случалось редко, ибо Харлоу неколебимо был верен простой и четкой формуле — выскочить вперед и лидировать.

Все чаще и чаще слышались громогласные заявления, что его дикая езда на гоночных треках — не состязание с равными соперниками, а сумасшедшая борьба с самим собой за победу. Становилось все несомненнее, что эту единственную гонку, единственное сражение он никогда не выиграет; и последняя отчаянная ставка против собственных сдающих нервов не даст ему ничего: настанет момент, когда удача изменит ему. И вот это пришло, это случилось с Айзеком Джету и с Джонни Харлоу: на глазах у всего мира он проиграл свою последнюю битву за Гран При на треках Европы и Америки. Возможно, конечно, он еще останется на треке, возможно, будет опять стартовать, но одно уже становилось несомненным: лучшие дни его прошли, это было ясно и самому Харлоу.

В третий раз Харлоу потянулся к бутылке с коньяком, руки его по-прежнему дрожали. Бутылка опустела уже на треть, но лишь часть содержимого попала по назначению — слишком неверными были движения гонщика. Мак-Элпайн мрачно поглядел на Даннета, не то обреченно, не то принимая неизбежное, пожал неуклюже плечами и выглянул наружу из станции обслуживания. Машина «скорой помощи» как раз в этот момент забирала его дочь, и Мак-Элпайн оставил Харлоу на попечение Даннета. Тот заботливо обмывал лицо гонщика губкой, обмакивая ее в ведро с водой. Харлоу никак не реагировал на это. В данной ситуации только полный идиот не догадался бы, о чем он думает, потому что все его внимание было сосредоточено на бутылке мартеля. Казалось, одно чувство владело им — желание совершенного и моментального забвения всего.

Хорошо, что ни Харлоу, ни Мак-Элпайн не видели в этот момент того, кто стоял снаружи у самой двери, чей вид яснее ясного говорил о том, как ему хочется, чтобы Харлоу провалился поскорее в преисподнюю. Это был Рори, сын Мак-Элпайна, смуглый кудрявый подросток, отличавшийся дружелюбием и доброжелательностью. Сейчас он с немыслимым для него злобным выражением лица глядел на Харлоу, хотя уже несколько лет и даже всего несколько минут назад считал его своим идолом. Рори поглядел на машину «скорой помощи», в которую внесли его окровавленную сестру, и бросил еще один взгляд на Харлоу: в нем было столько страстной ненависти, сколько может ее выразить лишь взгляд шестнадцатилетнего подростка. Что ж, мальчишку можно было понять.

Официальное расследование сразу после несчастного случая не нашло ничего из того, что могло бы быть непосредственной причиной происшествия. Официальные расследования, как правило, никогда не обнаруживают конкретного виновника, достаточно вспомнить хотя бы случившееся в Ле Мане, когда погибло семьдесят три человека, а виновных не оказалось, несмотря на то, что всем было ясно, что причиной трагедии явился один и только один человек, теперь, по прошествии времени, тоже покойный.

Виновных в происшедшем не оказалось и на этот раз, но две или три тысячи зрителей без всяких колебаний обвинили именно Джонни Харлоу. Против него было и бесспорное свидетельство ролика телезаписи, полностью запечатлевшего драматическое событие. Небольшой и замызганный экран в маленьком зальце, где шло расследование, достаточно отчетливо отразил происходившее на трассе, а звук придал живость и реалистичность изображаемому. Фильм длился всего двадцать секунд, но повторяли его пять раз. Снятые телевиком с переменным фокусным расстоянием линз кадры показали три машины гонщиков на Гран При, приближавшиеся к пункту обслуживания. Харлоу в своем «коронадо» сел на хвост лидирующей машине — старому, зарегистрированному частным лицом «феррари», оказавшемуся впереди только по той причине, что он отстал на целый круг. С еще большей скоростью, чем машина Харлоу, шла, держась противоположной стороны трека, зарегистрированная заводская машина — огненно-красный «феррари», который вел бесподобный калифорниец Айзек Джету. Двенадцатицилиндровый двигатель Джету на прямой имел значительное преимущество перед восьмицилиндровым двигателем Харлоу, и ясно было, что Джету захочет его обойти. Харлоу, пожалуй, это понял, потому что включил стоп-сигнал, собираясь сбросить скорость и пристроиться за медлительным «феррари», чтобы Джету мог проскочить мимо. Неожиданно совсем огни машины Харлоу погасли, и его «коронадо» с силой метнулся в сторону, словно в последний миг водитель решил обойти идущую впереди машину в надежде проскочить вперед раньше, чем его обгонит Джету. Если он на самом деле принял такое безрассудное решение, то это было величайшей глупостью его жизни, потому что машина его встала на пути Айзека Джету, шедшего на прямом отрезке пути со скоростью не менее ста восьмидесяти миль в час и не имевшего в ту ничтожную долю секунды возможности ни затормозить, ни отклониться в сторону, что в данном случае только и могло спасти его.

В момент столкновения переднее колесо машины Джету ударило сбоку в самый центр переднего колеса машины Харлоу. Для Харлоу последствия столкновения были, можно сказать, серьезными: его машина превратилась в неуправляемый волчок, а вот Джету это принесло гибель. Даже сквозь какофонию ревущих моторов, скрежет и визг шин оглушительным выстрелом прогремел на стадионе звук лопнувшей шины переднего колеса машины Джету, и в тот миг для Джету уже было все кончено. Его «феррари», полностью потерявший управление, превратился в бездушного механического саморазрушающегося монстра. Он ударился о предохранительный барьер, опоясывающий трек, отлетел в сторону, изрыгая красное пламя и черный маслянистый дым, врезался в противоположный барьер. Затем «феррари», вращаясь, пролетел вперед, перевернулся несколько раз и замер на исковерканных колесах, а Джету так и остался сидеть на водительском месте — заклиненные двери превратили машину в ловушку. Пожалуй, он был уже тогда мертв. И вдруг красное пламя превратилось в белое.