Читать книгу "Привидения являются в полдень - Анна Малышева"

Она занесла ногу над ступенькой, опасаясь попасть мимо, неуверенно ступила. Занесла другую ногу, покрепче взялась за перила. В доме не было лифта, о чем она всегда очень жалела. Подняв голову, она отметила, что темно и на площадке второго этажа. «Чушь какая, ведь когда я уходила, было светло, — удивилась она. — А на третьем? Нет, на моем этаже вроде горит… Что за дела?»

На площадке первого этажа не было дверей — с другой стороны дома располагался продуктовый магазин. Она протянула вперед руку, чтобы не вытереть плащом не очень чистую стену. В это время хлопнула дверь — в подъезд кто-то вошел. Она обернулась, но, конечно, никого не увидела.

— Темень какая, — сказала она тем не менее, полагая, что это кто-то из соседей.

«Давно пора поставить домофон, шляются всякие!» — подумала она. Никто ей не ответил, раздались быстрые шаги — бетонная площадка, три ступеньки. Неизвестно почему, она осталась на месте. Может быть, потому, что и на втором этаже было темно, бежать было бы трудно. Если бы там было светло, она бы еще попробовала.

— Что… — успела только начать сдавленным голосом, всей кожей чувствуя неладное, как тут же узнала мужчину, который подошел вплотную. — Тьфу, это ты! Как ты меня напугал! Что ты тут делаешь?

Мужчина поднялся еще на одну ступеньку, и она в который раз отметила, насколько он выше ее. Она смотрела на него снизу вверх. Его лица она не различала в темноте, но узнавала его, как узнают своих старых знакомых по фигуре, по форме головы, даже по дыханию. А его она узнала еще и по запаху одеколона. Он всегда пользовался одним и тем же одеколоном, и однажды она спросила, как он называется. Услышав ответ, засмеялась: «Это так тебе подходит!»

— Ты что, в гости? — спросила она, отступая немного назад, чтобы они могли вдвоем разместиться на площадке. — Я тебя вообще-то не ждала…

Внезапно она почувствовала, какая холодная и жесткая стена у нее за спиной. Очень холодная и очень жесткая, особенно когда по ней царапаешь ногтями, бьешь острым каблуком, пытаясь вырваться, мотаешь головой, задыхаясь, пытаешься крикнуть, еще не понимая, что мешает тебе дышать…

Глаза она все время держала открытыми и внезапно увидела лицо мужчины так, словно в подъезде вспыхнул яркий свет. «Свет, — пронеслось у нее в голове. — Кто-то включил свет. Здесь».

Ей казалось, что она борется все успешнее, вот-вот вырвется, вывернет шею из туго намотанного платка, исчезнет эта безжалостная стена позади нее. По крайней мере, боли больше не было. Боли не было совсем. Откуда-то появился воздух — воздух был светящийся, зеленый, почему-то совсем несытный — им невозможно было надышаться всласть, невозможно было вздохнуть хоть раз. В ушах у нее оглушительно звенело, и она уже не чувствовала ни рук, ни ног, ни стены. Мужчину она тоже уже не видела.

В подъезде было совершенно темно и тихо. Женщина перестала сопротивляться, и теперь тому, кто видел эту пару со стороны, могло показаться, что это встретились любовники и мужчина нежно поддерживает обеими руками голову женщины, чтобы поцеловать ее в губы. Он тяжело дышал, она же не произносила ни звука. Спустя какое-то время он отпустил ее, резко дернув к себе обмотанный вокруг ее шеи шелковый шарфик. Женщина осела на пол, проехав спиной по грязной стене. Плащ собрался гармошкой у нее на плечах и рукавах, ноги вытянулись на всю площадку, с одной из них свалилась светлая туфля. Мужчина склонился над женщиной, торопливо обшарил ее одежду, задрал короткую узкую юбку и рывками принялся стягивать с ее бедер колготки и резко белеющие в темноте трусики. Внезапно ему показалось, что на каком-то этаже наверху открылась дверь. Он замер, прислушиваясь, и, убедившись, что где-то высоко действительно звучат чьи-то шаги, молниеносно выхватил из кармана ножницы, разрезал трусики по боковым швам и, сорвав их, сунул себе в карман и бегом бросился вон из подъезда.

Свою машину он оставил в дальнем конце двора, и к ней пришлось бежать, бежать не разбирая дороги, прямо по грязи и лужам, под дождем, который снова припустил вовсю. Наконец мужчина отпер дверцу, сел за руль, включил зажигание и торопливо стартовал. Насколько он видел, никто из подъезда не вышел, тем более не выбежал с диким криком, никто его не догонял. «Это могли быть соседи, — сказал он себе, выруливая на магистраль и вливаясь в поток машин. — Тише, не гони, тут пост. Проехали. Это могли быть соседи. Сосед пошел к соседу за щепоткой соли. Глупости. Никто за тобой не едет!»

Никто за ним не ехал, в этом он убедился, свернув на Пресню, углубившись в переулки и окольными путями выехав на Тверской бульвар. Убедив себя в этом, он включил «дворники», чтобы стереть с лобового стекла последние капли дождя, который перестал идти, опустил до половины стекло и сунул в рот плиточку мятной жевательной резинки — во рту был противный кислый вкус.

— Мерзавка! — сказал мужчина вслух, думая о том комочке материи, который лежал у него в кармане. — Моя милая, дорогая, моя душечка, мерзавка! Вот теперь все!

Огни его машины мелькнули в конце бульвара и совсем перестали выделяться в потоке других, точно таких же огней.

«Отвратительный день, — подумала она, вынимая ногу из туфли и всовывая ее в тапочку с большим розовым помпоном. — Совершенно неудачно все сложилось, как назло! А его дома нет, гляди-ка! Без пятнадцати десять! И где шляется?»

Катя бросила сумочку на тумбу в прихожей, пристроила в угол большой пакет, из которого торчали две длинные французские булки и слегка увядшая белая роза, и прошла в комнату мужа. Когда-то, в начале их совместной жизни, эта комната называлась «общей», а другая, где теперь обитала она, — «спальней». Но общего у них с давних пор осталось так немного, а спали вместе они так редко, что эти две комнаты как-то сами собой поменяли свое предназначение и названия и теперь назывались просто — комната Кати и комната Игоря.

— Так, — сказала она вслух, оглядев обычный беспорядок. — Мы не убрались. Чего и следовало ожидать. Это все оставлено тебе, Катенька!

Она подняла с пола смятую рубашку, отметила машинально, что ворот ее стал совсем серым, прибавила к ней парочку валявшихся тут же носков и отметила про себя, что муж унесся куда-то как на пожар. В углу на столике бормотал невыключенный приемник, она сделала звук погромче и прослушала сводку погоды на завтра. В Москве ожидалась теплая солнечная погода, преимущественно без осадков. «Да, это весна, — сказала она себе. — А чудес что-то не видать… Чудесная весна у меня, однако!»

На столике рядом с приемником стоял пустой стакан, она взяла его и понюхала. Слабо пахло джином.

— Он пил мой джин, — пожаловалась она неизвестно кому. — Куда я должна его спрятать, чтобы он к нему не прикладывался?! На работу унести и запереть в сейф?! Придурок!

Стакан Катя унесла на кухню, рубашку и носки кинула в стиральную машину. Стирки снова набрался полный бак, но когда стирать, сушить и гладить — никому не известно. Но об этом Катя уже не думала. Она страшно замерзла и потому торопилась сделать себе что-нибудь горячее. Поставила чайник на плиту, сняла с себя мокрый белый пиджак и повесила его на спинку стула. В ванной разделась, окатилась горячей водой под душем, растерлась мохнатым полотенцем и несколько пришла в себя. Мир теперь не казался таким ужасным, каким был в ее глазах весь вечер. Плохо было только то, что начинала болеть голова.