Читать книгу "Пенелопа и Одиссей. «Жди меня…» - Наталья Павлищева"

— Одиссей, нужно возвращаться во дворец, от отца прибежал раб, что-то случилось.

Эвриклея понимала, что Лаэрт зря присылать раба за ними не будет, царь прекрасно понимал, что сыну хорошо на воле, совсем не так, как во дворце или в городе. Пусть Итака мала и город только называется городом, а дворец больше похож на увеличенный в размерах дом обычного итакийца, но все равно Лаэрт — басилей, то есть царь Итаки, а Одиссей — его сын и наследник.

У самого Лаэрта прозвище ныне соответствовало увлечению, его звали Лаэртом-Садовником, как других зовут Горгоноубийцами или Пифонами… Каждому свое, отцу Одиссея и теперь впрямь очень нравилось разводить новые растения и ухаживать за садом. Каждое дерево было любовно окопано, полито и имело свою историю появления. Таких деревьев, как в саду у царя Итаки, не было во всей Элладе. Это потому что ему привозили и присылали с купцами семена и саженцы со всей Великой Зелени — моря, которое омывает острова Эллады. Даже с дальнего запада, где, как известно, кончается земля, и из южных стран, где люди черны, точно побывали на погребальном костре, у Лаэрта есть растения.

Только вот наследник ни деревьями, ни вообще растениями не интересовался. Может, мал, конечно, а может, это вовсе не для него, не всем же в земле копаться…

Об этом размышляла Эвриклея, наблюдая, как козликом скачет Рыжик, не в силах идти спокойно.

Лаэрт не всегда был Садовником, до рождения Рыжика его слава была иного рода, грозней и удачливей, но одновременно и безжалостней пиратов, чем на кораблях Лаэрта Арексида, царя Итаки, по всей Великой Зелени не найти. Торговцы предпочитали заранее откупиться от лихих гребцов с кораблей Лаэрта, а на побережье те, кто не успевал удрать совсем далеко, завидев его паруса на горизонте, прощались не только с имуществом, но и с жизнью. Зачем маленькой Итаке большой флот? Только для пиратства, торговать острову нечем, земли мало, что выращивали, едва хватало самим. Только где теперь этот флот?

У Одиссея по-своему славные предки с обеих сторон, только, хорошо ли это, Эвриклея не была уверена. Отец Антиклеи известнейший вор Автолик, чей отец — бог Гермес. Говорили, что Автолик мог запросто украсть трон из-под Зевса, чтобы тот заметил, только плюхнувшись мимо. Во всяком случае, он не раз повторял «подвиг» своего отца бога Гермеса, — так же как тот, у Аполлона угонял стада, ведя их задом наперед. Не пойман — не вор, Автолик не попался ни разу, а состояние сколотил немалое, хотя все знали, на чем и как. На Итаке считали, что хитрющий взгляд Рыжика — от деда Автолика и божественного прадеда — Гермеса.

Эвриклея вздохнула: хорошо, если удачлив будет правнук с таким прадедовым даром… Антиклею вон ни хитрой, ни слишком удачливой не назовешь.

Другой дед — Арексий — тоже был сыном бога, только бери выше — Зевса. Конечно, у Громовержца всех детей по Земле не перечтешь, даже его ревнивой супруге Гере такое не под силу, иначе извела бы половину рода людского. Но и от этого деда наследство в характере Одиссея тоже имеется, упрям, точно сто ослов, и самоуверен.

Пока все это с лихвой компенсировалось любопытством, оно легко брало верх и над упрямством, и над самоуверенностью, Рыжика достаточно чем-то заинтересовать, чтобы он попросту забыл, что только что не желал поступать так, как просят. Отец и особенно Эвриклея этим пользовались, но не в ущерб мальчишке. Просто его любили…

Они еще не дошли до дворца, когда Одиссей замер, восторженно показывая рукой на бухту, где расположились вытащенные на песок до половины новые корабли. И без объяснений ясно, что это кто-то новенький, непохоже на привычные купеческие эйкосоры, у которых округлая корма и широченное днище ради большого трюма.

Эвриклея едва успела схватить царевича за руку, чтобы тот не бросился со всех ног вниз смотреть на прибывшие суда:

— Одиссей, нас ждут во дворце.

Нянька — не смотри, что женщина, — умеет вцепиться так, что не вырвешься и саму с места не сдвинешь. Удивительно, но на руках после ее хватки не остается следов. Одиссей все хотел спросить, как это у нее получается, но все время забывал, отвлекали другие интересные дела. Разве что прямо сейчас спросить?.. Пока нянька будет объяснять, выпустит руку, можно вывернуться и сбежать…

Но Эвриклея словно подслушала его мысли:

— И не вздумай! Отец рассердится, вообще никуда не выпустит, будешь сидеть во дворце под присмотром.

Это была серьезная угроза, хотя боялся в данном случае Рыжик вовсе не няньку и даже не отца, а мать. Нянька простит за побег, отец выпустит, а вот мать вполне могла посадить под присмотр и даже под замок. Такое однажды бывало, когда они с Ментором, который всего на два года старше, решили уплыть в дальние страны. Выловили тогда мальчишек прямо в бухте, потому что крошечный, слепленный непонятно из чего плотик просто не слушался их гребных усилий и крутился на месте.

Ментора отец выпорол, Одиссею тоже досталось, а мать посадила его под замок на целую неделю. Ментор больше о морских путешествиях не мечтал, а вот у рыжего упрямца, наоборот, мечта стала крепче.

Но с того дня рядом с Одиссеем всегда Эвриклея. Если честно, то нянька вовсе даже не мешает, только приглядывает, чтобы царевич еще раз не уплыл искать край Земли. Чтобы как-то найти выход сумасшедшей энергии сына, Лаэрт и отправил его к пастухам, там побегать можно вволю и от моря далековато.

И если зовет во дворец, значит, гости важные…

Гости важные и дальние. Из Додоны (чтоб Одиссею знать, где это!) возвращался царь Навплий со своим сыном Паламедом. По пути они решили посетить Итаку и посмотреть, как теперь живет бывший пират Лаэрт.

От Антиклеи не укрылось, как с трудом сдерживал насмешливое удивление Навплий при виде их дворца и всего остального. На Итаке и впрямь невелики владения: и дворец скорее просто дом побольше остальных, и пристань у них одно название, хотя бухточка удобная, и город не город, а деревня, причем небольшая.

Но это смотря с чем и кому сравнивать. Для Одиссея Итака хороша, а дворец и вовсе велик, и городов других он не видел, потому готов признать свой огромным. А если кому-то не нравится, так его никто сюда не звал! Только от интересных занятий отвлекли. У Евмея куда лучше, чем стоять перед насмешливым дядькой и отвечать на его вопросы:

— Кем будешь? Что уже знаешь? Что умеешь?

Одиссей с трудом сдержался, чтобы не ответить, что будет, как дед, знаменитым пиратом, умеет вполне прилично посылать в цель стрелы из своего лука, а еще может запросто накостылять вот этому Паламеду.

Паламед раздражал его даже больше своего противного приставучего отца. Мальчик немного старше самого Одиссея, на пару лет, пожалуй, но как же разительно они отличались! Рыжика нянька успела слегка вымыть, переодеть и пригладить непослушные вихры, но он все равно выглядел встрепанной рыжей вороной рядом с этим чистеньким и ухоженным царевичем.

И как можно быть таким белоснежным? Нет, дело не в светлых волосах Паламеда и даже не в белоснежной тунике с красиво затканным краем, а в том, что у мальчишки чистым было все — от макушки до ногтей ног. Вот ногти больше всего и поразили Одиссея. Под ними не было никаких черных полосок, ни малейшей частички грязи, точно он лишь вчера родился! Ни на руках, ни на ногах!