Читать книгу "Политические режимы и трансформации: Россия в сравнительной перспективе - Григорий Васильевич Голосов"

были людоедами, в отличие от некоторых африканских диктаторов 70-х годов прошлого века. Именно в этой традиции сформировалось представление о персоналистской диктатуре как о болезни, поражающей государственный организм.

У этой болезни обширная симптоматика, и один из симптомов – склонность неограниченных правителей совершать фатальные, непоправимые ошибки. Задолго до Светония Эсхил написал трагедию «Персы», обличающую царя Ксеркса, который бросил свой народ на жертвенный алтарь войны, но потерпел поражение из-за неспособности правильно оценить волю и способность к сопротивлению противника, свободного народа Греции. Самоубийственная внутренняя и внешняя политика Николая II привела Российскую империю к катастрофе. Попытавшись захватить Фолклендские острова, аргентинский диктатор Леопольдо Галтьери потерпел унизительное поражение, которое положило конец военному правлению в стране. О том, чем кончилась власть нацистской партии в Германии, долго распространяться нет нужды.

Новейшая история дает нам несколько впечатляющих примеров того, как непродуманные или просто безумные действия диктаторов ставили целые страны на грань краха. Так, «президент» Экваториальной Гвинеи Франсиско Масиас Нгема обратил значительную часть населения в самое настоящее рабство, устраивал военные экспедиции против собственного народа, а под конец даже перестал выплачивать жалование чиновникам, предоставив им взамен право жить грабежом. Примерно треть жителей страны эмигрировала. Остальные сохраняли покорность. Тиран был свергнут собственным племянником, которого поставил во главе Национальной гвардии. Тиранические режимы такого рода превращают жизнь граждан в какое-то подобие «естественного состояния», описанного Томасом Гоббсом: она «отвратительна, жестока и коротка».

Почему диктаторы совершают ошибки? Во-первых, само обладание абсолютной властью подталкивает ее носителя к мысли о том, что досталась она не случайно, а в силу особой одаренности, способности принимать правильные решения, которой нет у других людей. Во-вторых – и это более важно, – потому что диктаторы не слышат возражений. С одной стороны, преувеличенная вера в себя подталкивает их к мысли о том, что они всегда правы. С другой стороны, им никто и не возражает. Не только политикам и чиновникам, но и приближенным к власти экспертам хорошо известно, как незавидна судьба гонцов, приносящих плохие вести, в системе, где их положение определяется лишь волей верховного правителя. В итоге диктатор узнает только о том, о чем хочет знать, и у него формируется искаженная картина реальности. Скажем, начиная войну, он верит в то, во что хочет верить: что противник слаб, не окажет сопротивления и что надежных союзников у него не окажется. Такая вера часто подводит.

Надо признать, что этот симптом болезни никогда не пользовался таким вниманием, как развращающие аспекты абсолютной власти. Оно и понятно: у диктаторов нет монополии на ошибки. Их совершают все правители в силу своей человеческой природы. Но можно ввести правила, которые позволят ограничить возможность принятия неправильных решений самым простым и очевидным путем: путем установления политической ответственности правителя перед народом. Демократия достигает этого оптимальным способом.

С болезнями можно бороться по-разному. Наиболее радикальный способ состоит в том, чтобы прибегнуть к эвтаназии, то есть, попросту говоря, убить пациента. Мертвый – это, конечно, не здоровый, но точно не больной. Именно к такому мнению пришли многие в консилиуме аналитиков, после февраля 2022 года обосновавшемся преимущественно за пределами России. Они сочли, что нашу страну надо «отменить» в буквальном смысле, то есть вычеркнуть ее из списков живых либо фигурально, путем полной изоляции, либо даже буквально, доведя дело до распада и прекращения национально-государственного существования.

К счастью для нас, врачи, как правило, чуждаются такой радикальной терапии. Обычно они ищут пути лечения, не убивающие пациента, – притом что, как известно любому медицинскому профессионалу, чем опаснее болезнь, тем сильнее побочные эффекты терапии. Я полагаю, что удаление злокачественной опухоли, каковой можно уподобить персоналистскую диктатуру, может привести российский государственный организм к полному выздоровлению. Возможны и другие варианты. Например, болезнь может быть излечена лишь частично, так что ее развитие затормозится, а наиболее опасные симптомы – устранены, но с перспективой возобновления и ухудшения.

1.2 О методологии: пределы научного предвидения

В книге обосновывается представление о том, что политический режим, существующий в современной России, является одновременно персоналистской автократией и режимом электорального авторитаризма. С этой точки зрения рассматриваются перспективы политического развития России, а это естественным образом может интерпретироваться как прогнозирование. В связи с этим важно сделать два важных методологических уточнения.

Прежде всего, научный прогноз всегда носит консервативный характер. Это значит, что он основывается на совокупности уже имеющихся наблюдений. Поэтому ученых часто упрекают в том, что их прогнозы сводятся к мысли о том, что всё как было, так и останется; история не выходит из колеи. Эта оценка справедлива лишь отчасти. Хотя политическая наука лишь в редких случаях, для решения относительно узких проблем, может прибегать к такому стандартному инструменту, как эксперимент, в ее распоряжении есть сравнительный метод. Используя его, можно предвидеть развитие той или иной страны, опираясь не только на ее собственный опыт, всегда по определению ограниченный, но и на совокупный, систематически обобщенный опыт других стран. Это – главный инструмент, который я использую в этой книге. Подчеркну: основанный на сравнительном анализе прогноз остается консервативным. Но он расширяет поле вероятных исходов из любого конкретного, национально специфического состояния.

Наиболее важная особенность социально-научного знания в том и состоит, что оно носит вероятностный характер. Собственно говоря, любая наука устанавливает не железные законы, а вероятности, ограниченные условиями наблюдения. Законы природы в полной мере и почти без исключений действуют лишь в полностью контролируемых ученым условиях эксперимента. Поскольку макросоциальный эксперимент недоступен, исследователям общественных процессов приходится довольствоваться лишь установлением того, насколько вероятен тот или иной исход в имеющихся условиях. Сделать это с известной мерой точности позволяет статистический анализ, который давно уже стал неотъемлемым инструментом политической науки.

Статистические выкладки позволяют предсказать с некоторой количественной точностью, в какой мере вероятен тот или иной исход и какие факторы влияют на повышение или снижение его вероятности. Несколько упрощая, можно сказать, что вывод на основе статистического анализа подчиняется следующей логике: при данной констелляции значимых факторов исход А вероятнее в 70 % случаях, исход В – в 20 %, а исход С – в 10 %. Естественно, это предполагает, что в данном случае мы, скорее всего, придем к исходу А. Менее очевидно – но не менее важно – то, что этим не исключается возможность исходов В и С. Они предстают менее вероятными, но при этом вполне возможными. По законам статистики, наши оценки вероятности различных исходов решающим образом определяются количеством наблюдений, послуживших эмпирической основой для прогноза. Применительно к предмету этой книги, здесь есть свои проблемы.

В своей недавно опубликованной книге «Авторитарные партийные системы» [Григорий Голосов, 2022] я эмпирически идентифицировал 57 режимов,