Читать книгу "Квартира - Даша Почекуева"

— Поздно уже, троллейбус не ходит. Придется пешком идти.

— Я… я у автовокзала.

Он прикинул: ехать минут двадцать, пешком больше часа.

— Можешь остаться у меня в общаге. Постелю на тахте, сам лягу на пол. Только пододеяльника нет.

Она продолжала глядеть на него со смесью недоумения и опаски. Тогда он еще не знал, что Ленка не из пугливых, просто Шурик выбил ее из колеи. Лена приняла любезность Фролова за грубые ухаживания, хотя он просто хотел ее выручить.

Раздумывая, она раздавила окурок о край жестяной банки.

— А ты когда пойдешь?

— Не знаю, — сказал Фролов. — Можно хоть сейчас.

— Общага где-то рядом?

— Да, через два дома.

Фролов сделал все, как обещал: привел Лену в общагу, постелил на тахте, сам лег на пол. Много лет спустя она рассказывала, что в ту ночь приготовилась отбиваться, но Фролов сразу уснул, и ночь прошла спокойно.

Утром Фролов угостил Лену бутербродами и налил чаю. Перед завтраком она смыла боевой раскрас. Теперь на Фролова смотрели большие, круглые и беззащитные глаза, полные смутного беспокойства — будто Лена уже тогда догадывалась, что с ним что-то не так, и желала знать, что именно. Несколько дней спустя, убедившись, что Фролов безопасен во всех отношениях, Лена пригласила его в кино. Он бы отказался, но показывали отличный трофейный фильм.

Так между ними завязался странный, отстраненно-холодноватый роман. Обиженный Шурик сначала скандалил, потом смирился и стал расспрашивать Фролова о свиданиях. Фролову нечего было рассказать: ну да, были в кино, затем гуляли по парку. Катались на велосипедах. Она рассказывала об институтской программе. Разок поцеловались.

Ну, такое. Нормально.

— Нормально? — возмутился Шурик. Его потрясало, что Фролову даром достается то, что сам он выбивал с боем.

Конечно, этому стоило порадоваться. Но Фролова вообще мало что радовало. Его отношение к женщинам было осторожно-избегающим; периодически он с кем-то сходился, но всегда держал дистанцию. Не умел ни соблазнять, ни отказывать. Фролов избегал всего, что могло поставить его в неудобное положение, и после нескольких скоротечных и малоинтересных историй свыкся с чувством несовпадения. Выбирать партнершу сердцем не получалось, поэтому он выбирал умом. Из всех девушек, что ему встречались, Ленка была самой-самой. Умная и красивая, не скандальная, не легкомысленная — что еще надо. К тому же она сама проявляла инициативу — видимо, после Шурика Фролов приятно удивил ее тем, что не пытался сразу затащить в койку. Фролов смотрел на Лену и думал: что ж, если уж с ней не получится, то с кем тогда? С кем-то же надо.

В тот год жизнь еще не вошла в колею. Фролов только-только приехал из Ленинграда по распределению. Вокруг простиралась серая хмарь — это был город трестов и комбинатов, строительных кранов, ремонтных цехов, и небо над ним всегда блекло-бурое. На заводе Фролов познакомился с Шуриком, обзавелся еще парой приятелей и подал заявку на общежитие. Ему дали большую комнату — семнадцать с половиной метров, угловую, с двумя окнами. По меркам тех лет, все складывалось неплохо. Фролов решил, что года три поработает по распределению, как полагается, а потом сообразит, что делать дальше. Время есть.

В первый год он много кутил: что ни день, то пьянки с Егоровым, ночные распевы под гитару, кино, вино и танцы по пятницам в местном доме молодежи. Увеселения быстро ему наскучили. На второй год Фролов пошел от обратного и с головой окунулся в работу, но и пламенный труд тоже не увлек. Он не то чтобы не любил работу, скорее не видел в ней ничего заманчивого: какие-то документы, бумажки, заводские отчеты. Поступило пять тонн стали, израсходовано четыре с половиной тонны — что тут может вдохновлять.

Шурик понимал ситуацию иначе.

— А знаешь, Вовка, я тебе завидую. Работа непыльная, не вагоны разгружать. Разобрался с бумажками и в пять уже свободен. Можешь болтаться, где хочешь, девчонок клеить. И главное, все не навсегда. Отработаешь свои три года, а потом рванешь домой, в Ленинград, и поминай как звали. Вот это житуха!

Ленинградское прошлое Фролова вызывало у всех вокруг деятельное уважение. Лене тоже очень нравилось, что Фролов нездешний, и не просто приезжий парень из области, а кавалер из культурной столицы. От всех прочих ее поклонников Фролов отличался усталостью от жизни. Эта черта мало вязалась с обликом молодого человека двадцати трех лет, она добавляла ему мнимой опытности, привлекательной в глазах сверстников. Лена принимала безразличие Фролова к местным порядкам за столичную пресыщенность, холодность — за воспитанность, тоску по прошлому — за поэтичность.

Годы спустя, когда у них уже родился Ванька и деться друг от друга было некуда, Фролов наконец осознал, что очень плохо знает Лену. Да и Лена знает его не лучше. Она достраивала Фролова в своем воображении, добавляя ему несуществующие черты характера, вкусы и стремления. Иногда он замечал, как она мимоходом роняет свои странные выводы таким тоном, будто на свете нет ничего очевиднее. «Ты же любишь баклажаны», «Ты, кстати, хотел поехать к ребятам на дачу», «Когда договоришься о повышении, мы купим новый диван».

Ленка брала информацию о нем неизвестно откуда — не спрашивая, а додумывая. Поначалу Фролов сопротивлялся, но пыла хватило ненадолго. Его стало раздражать, что Ленка вечно сочиняет ерунду и принимает его за черт-те кого; ее, в свою очередь, раздражало, что подлинный Фролов сильно отличается от додуманного. Она не говорила этого вслух, но инстинктивно он понимал, что Лена предпочла бы жить с человеком куда более открытым. Он почти ничем с нею не делился, редко и мало говорил о себе, увиливал от прямых вопросов о прошлой жизни, особенно о женщинах. Поначалу Лена предполагала, что он скрывает от нее разбитое сердце — скажем, несчастную любовь к какой-нибудь ленинградской актрисе. Потом догадалась, что разбитого сердца не было: Фролов не любил ни Лену, ни тех, что были до нее. Это оказалось еще хуже.

Сын появился у них случайно. Ленка забеременела через два месяца после встречи с Фроловым. В первую неделю задержки она напряженно помалкивала, а затем заявила, что знает какую-то бабку. Фролова это возмутило, и они долго спорили. В те годы ему казалось, что ребенок не дается просто так. Родительство — это что-то вроде испытания, которое