Читать книгу "В деревне N - SilverVolf"

их на родителей. Так мы мастурбируем. Иногда рассматриваем при этом порнографические картинки и фотографии. Но самый смак начинается тогда, когда папа заходит на запретный порносайт с детьми. Тут уж я совершенно не могу удержаться и спускаю, чуть ли не сразу, глядя на то, как мальчик, мой сверстник, попеременно ебет одноклассниц в голые писюрки.

Первый оргазм я испытала в семь лет. Запустила руки под трусики и погладила там. Стало невыразимо приятно. Особый кайф доставлял тот факт, что мама руководила этим процессом, а папа, глядя на меня, двигал шкурку. Мне хотелось, чтобы папа увидел, как я делаю это, и я раздвинула ножки пошире, сдвинув ниточку трусиков в сторону (не надо удивляться, уже в том возрасте я носила эротическое белье для папы, любителя детских писенек под полупрозрачными трусиками). А Шарлоттка! Мы терлись с ней клиторками, причем она, как правило, играла роль мальчика. Своим напрягшимся похотничком она водила эрегированным органко́м по моим губешкам, вставляя его иной раз между моих ног, но, как правило, лишь раздразнивала им мою пупышку. Мы так любим ебаться! Еще я очень люблю смотреть, как мама с Шарлотткой писают на папу. Он ложится на спину и начинае дрочить свой могучий хуй, мама приседает над его головой и начинает поливать его мощной струей. Шарлоттка, сидя над бедрами папаши, посылает встречную струю. Они пересекаются под острым углом. Папа выпускает длинную густую струю спермы. Моя четырнадцатилетняя подруга, надо сказать, любит писать только после того, как кто-нибудь (или она сама) поласкает ей клитор.

Дядя Вова! А вы потрогаете меня между ног?

Я уже попросту влюбился в страстную девочку; ее пафосный монолог лишь поставил точку.

Девочка присела на корточки, а я стал как можно нежнее гладить ее писю, не торопясь раскрывать губки и всовывать меж них палец. Но в конце концов это время наступило, и Леночка сама спровоцировала меня на развратное действо. Конечно, я даже не пытался порвать пальцем плеву (хотя стоило, наверно-таки) — лишь пощекотал нежные девчоночьи полураскрытые губки с крошечной пимпочкой детского клиторочка. Лена сомкнула колени; моя рука оказалась тесно зажатой между бедер девочки.

* * *

— Ну а теперь… — она не поставила многоточия после мягкого знака. Это было утверждение, отнюдь не вопрос.

Великолепная голая писечка была недалека от моих уст. Я должен был сделать малолетней дачнице приятное. Формулировка морально-этической проблемы упорхнула на манер набоковской бабочи. Я всосал.

Клитор ребенка был на удивление скользким; отчасти, видимо, от моей слюны. Я уже и не знал, что делать с этим крошечным похотничком развратной девчонки. Мне хотелось тем или иным образом кончить. Ебать это дитя? Нет, я был не настолько уж развращен. Подняв девчушечку за голые бедрышки, я посадил ее голой писькой на свой язык.

Он легко проник внутрь. Леночка, однако, не отстранилась, чего я подсознательно ожидал, а, напротив, стала на нем плотно усаживаться.

Крошечная девчоночья вагинка оказалась несколько глубже, чем я предполагал. Создание пыталось повернуться на девяносто градусов, дабы языку было удобнее входить в крошечную щель. Не тут-то было. Я задействовал всю ширину…

Девочка спустила. Никогда я ни до, ни после не наблюдал такой сильнейшей девичьей, точнее, детской, половой разрядки. Уж поверьте моему опыту — я познал немало этих крохотных попок.

Немного отвлекшись от таинственных глубин, вновь сосредоточил действо на классическом кунилингусе. Было весьма забавно лизать ее крошечную игрушку; она слегка затвердела, пока дитя не изогнулось несколько похабным образом — и вот тут-то я почувствовал жаркий терпкий сок, изливающийся из крошечной детской вульвы.

Невероятно! Я пил сок влагалища малолетнетнего ребенка. Вкус был невероятен. Голая семилетняя девочка сидела вульвенышем на моем рту, слегка елозя ножками и беззастенчива спускала.

…Хлопнула калитка. Вошли родители. И тут начался такой разврат…

Я решал одну довольно-таки заковыристую шахматную задачу; дочь моих хозяев, у которых я арендовал убогую хибарку, пыталась общаться со мной. За всю эту суету мне была обещана скидка. Судите сами — не триста пятьдесят в месяц, а гораздо меньше.

Меня предупредили, что, присмотрев за девочкой, выполнив еще кое-какие хозяйственные дела — сами знаете, какие, мне дозволяется пожить в этом домике практически бесплатно. Родители Леночки — довольно чокнутые с моей точки зрения люди — все время тусовались на каких-то симпозиумах, конференциях и тому прочему фуфлу. Два с половиной месяца для семилетнего ребенка — не такой уж малый срок, и я был не прочь заняться воспитанием чада, будучи лишенным каких-бы то ни было отпрысков по той простой причине, что в моей жизни не нашлось ни одной женщины, способной согреть теплом своего сердца семью. К Леночке я испытывал, что называется, отцовские чувства — подлинный отец, как я заметил, не очень-то интересовался дочерью, предпочитая коротать вечера наедине с программами «Ворд», ФБЭ и бутылкой вина. Он, надо сказать, писал весьма недурные тексты. Я читал их. Жена его очень старалась быть порядочной супругой литератора и доводила до кондиции сочинения. А на дочь катастрофически не хватало времени. Что было делать людям, имеющим изрядное количество денег по моим меркам — и дочь. В некотором смысле она была для них обузой. Семя же моих невостребованных педагогических талантов упало в благодатную почву.

Семья была нудистской, и об этом, естественно, мне было заявлено сразу. Ни Юрия, ни Агнессы мне до сих пор не доводилось видеть нагишом — но послушайте-ка, какая история приключилаь у меня с их дочерью Ленкой.

Напрашивался ход ладьи е7, конечно, а потом стоило подтянуть ферзя на d7 — хорошо было бы поменять эти фигуры местами, но так уж сложилась позиция; белые атаковали, черные яростно защищались и явно собирались перейти в контратаку. Разумеется, рокировка была уже сделана (как и у меня), чернопольный слон меня изрядно напрягал. Это была очень сильная угроза. Увлекшись игрой, я совсем забыл, что не то чтобы играю сам с собой, а читаю нотацию известной партии 1937 года, известной любому начинающему шахматисту. Это была довольно быстрая игра — белые поставили черным мат на двадцать седьмом ходу. Хотя как посмотреть, как посмотреть…

Малолетняя голенькая девчоночка (на ней не было буквально ничего, кроме разбитых сандалий, потерявших цвет, и красноватой косынки, повязанной на голове весьма заурядным образом), насытившись своими дурацкими игрушками, подошла и аккуратно сдвинула фигуры и пешки на столешницу. Залюбовался стройным профилем в лучах предзакатного солнца. Ее образ, словно выточенный великим мастером, стоящий ко мне в профиль, отчетливо вырисовывался на фоне огородов, уходящих в линейную