Читать книгу "Красный дождь в апреле - Лев Александрович Бураков"

же один знал его! Дурак, размазня!

Алиция Красинская не удержалась:

— Извольте сдерживаться, господин Виноградов, здесь не казарма!

Мужчина еще раз взглянул на часы и лишь тогда пристально оглядел Красинскую с ног до головы:

— Простите: я увлекся.

— Дяденька, отпустите, — взмолился Ленька, он избегал смотреть на труп. Он смотрел на затылок мужчины в черном пальто и ему становилось даже весело: шея очень уж напоминала молодого поросенка. Такая же полная, розовая, и вся в серебристой щетинке.

— Да прекратите эту комедию, — начала Красинская, но мужчина прервал ее:

— Тише, тише, уважаемая. Хм, а Борис был… — он сухо улыбнулся, приложил руку к груди. — Адью.

У двери топтался хозяин. Мужчина надвинул котелок до самых бровей и коротко бросил на ходу желтолицему:

— Все понял?

— Так точно, господин поручик…

Ленька вздрогнул и широко раскрыл глаза. Поручик жестко ткнул его в спину:

— Чего уставился? Иди!

Ленька съежился, заторопился. Только сейчас он понял кто это: слухи о поручике Виноградове растекались по всему Оренбургу.

Еще несколько месяцев назад этого розовощекого офицера знали лишь, как посредственного актера-любителя. В домашних спектаклях купца Панкратова он играл злодеев. Февральская революция будто подменила поручика. Он увлекся политикой, стал появляться всюду — на митингах, собраниях, в дворянских особняках, легко сходился с разными людьми. Однако последнее время стали замечать, что кое-кто из его знакомых исчез бесследно. Имя Виноградова стало наводить страх. Говорили, что он, якобы, возглавляет какую-то тайную террористическую организацию. Говорили, что Виноградов — правая рука полковника Дутова. Говорили, что поручик связан с английской разведкой. Говорили, что Виноградов анархист или даже большевик. Да и чего только не говорили о нем, но всегда шепотом…

У одноэтажного дома в конце Водяной улицы поручик велел остановить пролетку.

— Ну, молодой человек, значит узнал меня? Ха-ха! Страшно? А ты не бойся. Мы еще друзьями с тобой будем такими, эх! Я тебе вот одному скажу секретную вещь: к нам должен приехать один человек, опасный очень смутьян, враг отечества, шпион. Если кого подозрительного на вокзале встретишь, сообщи мне.

Поручик спрыгнул на землю. Крикнул уходя:

— Отблагодарю! На вокзале ищи, рыскай. Не раскаешься!

Неожиданно Виноградов остановился у самой двери низкого белого дома. Повернулся кругом. Поднял руку и поманил Леньку согнутым пальцем.

— Иди-ка сюда!

Ленька подошел.

— Я вижу ты парень смышленый. Так вот: увидишь на вокзале военного, худого, с золотым зубом, — поручик говорил размеренно, четко, будто гвозди вбивал, — понял? Увидишь — бери на подозрение… И мне сообщай тут же…

И ткнул Леньку в плечо:

— Ну, иди! Меня здесь отыщешь, а тебя я всегда найду.

Уже подходя к пролетке, Ленька услышал:

— Большевистская сволочь, все равно не уйдешь…

Ленька хлестнул Таура по позвонкам и облегченно вздохнул. Нет уж, избави бог от встреч с поручиком. Хватит. И вечер же выдался суматошный: сразу и не поймешь что к чему. Уже сворачивая с Николаевской на Госпитальную, Ленька спохватился: где же записка? А, он сунул ее в карман. Вот он, комочек бумаги, переданный Евой. Ева — чудесное имя. Молодая Красинская — девчонка, каких только в кинематографе и увидишь…

У одинокого фонаря Ленька остановился и развернул бумажку. Большие, круглые буквы торопясь бегут вкось.

«Найди в железнодорожных мастерских Коростелева и передай: из Челябинска сегодня приезжает человек, которого ищут.

А.».

Ленька задумался. «Что делать? Пока он доберется до мастерских, будет уж часов двенадцать ночи. Да и кто там сейчас есть. И этого Коростелева сразу-то не отыщешь… До утра пробегаешь. А хозяин проверит: когда вернулся, во сколько, какова выручка. А ее-то кот наплакал. Что же делать? Куда и к кому идти?» Ленька глубоко вздохнул, провел языком по сухим губам. Огляделся. Слабый восточный ветер лениво сбрасывал с тополей увядшие листья. В холодной прозрачной синеве отчетливо слышны были грустные вздохи паровозов и резкие перестуки сцепок. Таур нервно перебирал ревматичными ногами и недовольно косился на Леньку. Крутые, бугристые бока Таура неровно вздымались и опадали. Леньке вдруг стало до слез жалко Таура. Все переживания вечера как-то снова встали в сознании и, чтобы не расплакаться, Ленька негромко, как мог грубее и жестче, прикрикнул:

— Работай, чего встал-то?

И дернул вожжи. Снял с рукава прилепившийся листок, — да, вот такие многоцветные листья любил собирать отец, собирать в букеты, охапки, рассыпать дома по полу. — Ленька снял листок и сунул в рот. Горечь успокаивала. Таур продолжал трястись вдоль Госпитальной к вокзалу.

III

Как он выбрался из вагона и очутился на холодных плитах перрона, Цвиллинг не помнил. Короткий обрывок сна: из водопроводного крана бьет тугая радужная струя. И никак нельзя напиться. Стоит чуть оторвать губы и рот пересыхает. При такой духоте кислого бы кваса…

— Дяденька, вы живой?

Цвиллинг разлепил веки. На плитах шевелились кружевные тени. Над головой раскачивался неуспевший сбросить листву вяз. Черные узловатые ветви уходили вверх, туда, где по-сентябрьски неуютно и сиротливо бледнела луна. Будто кто-то взял да и выплюнул в небо обсосанную лимонную дольку.

— Замерзнете, дяденька, — вновь услышал Цвиллинг тот же голос. С трудом повернул голову: перед ним на корточках сидел мальчишка. Сзади мальчишки белела стена. На ней краны и таблички: «Кипяток» и «Сырая». Ага, значит он пошел сюда пить и упал. Цвиллинг приподнялся и сел. Пошарил по карманам гимнастерки, наскреб махорки. Свернул тоненькую цигарку. Закурил.

— А ты, малыш, что здесь ночью делаешь?

В ответ сердито шмыгнули носом: видимо, обиделся, что назвали его малышом. Парнишка молча пожал плечами. Вынул кисет. Ловко свернул папиросу. Лихо чиркнул спичкой. Огонек ярко осветил лицо сидящего, заиграл на золотом зубе.

— Мы работаем, гражданин солдат, — он ткнул рукой вправо. Только тут Цвиллинг увидел, что в нескольких шагах от них, за деревьями, стоит небольшая киргизская лошаденка. — Второй год с Тауром развозим господ, то есть граждан. Отец ушел в шестнадцатом и пропал… Не встречал где Козлова Семена Порфирьевича? Нет, конечно, где там… Кого ни спросишь — не знают. Вот сколько солдат приезжает, а никто не встречал. Мать уж померла, не дождавшись…

Ленька прикусил язык: что-то разболтался не в меру. У солдата было доброе худощавое смуглое лицо, во рту поблескивал золотой зуб. Золотой зуб? Неужто это тот самый? Шпион? О нем сказал поручик: «большевистская сволочь», но большевики не шпионы. Отец всегда говорил о большевиках уважительно. Да этот ли человек, которого ищет поручик? Что золотых зубов нет у других? А все же, не о нем ли писано в записке? Уйти? Ведь ослушаться поручика — дело опасное. Ленька осмотрелся: рядом никого, ни души. Бросить больного? Может,