Читать книгу "Гостья из прошлого - Алексей Борисов"

много тем для разговора, и стиль общения Иванникова ничуть не отталкивал Юру. Он по умолчанию принял роль второго номера при новом товарище, ни разу не претендуя на хотя бы подобие лидерства. Чего греха таить, Юра всегда мечтал быть кем-то вроде Алексея — человеком без изъянов и слабых мест. Другое дело, что реальность сильно расходилась с мечтами. Впрочем, видимая разница потенциалов не помешала обоим сдать первую сессию на все пятерки.

— Ну, так… приятели, — аккуратно ответил Юра, нутром почуяв подвох.

— Приятели? Хорошо, — кивнула Кирпичева. — Имей в виду: не наш он человек.

— Как не наш?

От подобного определения Юра малость оторопел. На дворе был февраль восемьдесят восьмого, а не, допустим, пятидесятого. Конечно, Людмила Сергеевна не произнесла приснопамятного «классовый враг», но подтекст выпирал совершенно недвусмысленный.

— Ты умный, сам всё знаешь, — заметила куратор группы. — Тебе лучше от него отмежеваться.

Юра понял, что краснеет от волнения. Здесь он тоже, к явному прискорбию, проигрывал невозмутимому Алексею.

— Не п-понимаю вас, Людмила Сергеевна, — выдавил он из себя, борясь с пересохшим горлом.

Кирпичева метнула на него странный взгляд, в котором Юра уловил, как ни странно, тень сочувствия, и, ни слова больше не говоря, устремилась к аудитории. То, что разыгралось после перерыва, окончательно шокировало своей нелепостью в сочетании с тупой серьезностью.

— К сожалению, наши комсомольцы Иванников и Зуев игнорируют общественную работу. Они считают, что для получения повышенной стипендии достаточно учиться на «пять», — после краткой преамбулы объявила Вероника Янченко, комсорг группы.

Веронику, по правде говоря, Алексей презирал и особо не скрывал этого. Училась она на четверки с тройками примерно в равной пропорции, зато рисовала стенгазету и была одним из организаторов театрализованного представления первокурсников. Иванников регулярно отпускал в ее адрес подколки с прибаутками, самой ходовой из которых была «Как поживает выездная редакция?»

— Я предлагаю обсудить их поведение и дать возможность каждому выразить свое отношение, — Вероника поправила очки в толстой роговой оправе, делавшие ее некрасивое лицо еще некрасивее, и села обратно за стол, на практических занятиях занимаемый преподавателями.

Людмила Сергеевна выбрала позицию в самом конце того ряда, который был ближе к выходу. Она сосредоточенно писала что-то в блокноте, не поднимая голову.

— Мы все, конечно, уважаем Алексея и Юрия за их труд, — своим тонким голоском подхватила пухленькая, в веснушках, Юля Морозова, неразлучная спутница Вероники, соавтор стенгазеты. — Но комсомолец — это более широкое понятие, это активная жизненная позиция…

— Перестройка обязывает нас не быть равнодушными, жить жизнью коллектива, участвовать в деятельности комсомольской организации. Партии нужны наши молодые голоса, наши силы! — продолжила Рита Дубинина, собиравшая профсоюзные взносы.

Иной общественной деятельности Юра за ней не смог припомнить, как ни старался. За Ритой выступил еще один оратор, потом еще. В группе, как и на курсе в целом, преобладали девушки. Кое-кто из них с первого дня откровенно поглядывал на Алексея, но ни одна не обрела взаимности. Данное обстоятельство, как Юра догадался впоследствии, тоже имело значение в истории со стипендией.

Обличительный пафос нарастал. Кирпичева только раз отвлеклась от блокнота и пристально посмотрела на Юру. «Давай, выступи и ты», — прочел он в ее глазах. Алексей, который сидел за одним столом с другом, не отрывал глаз от штукатурки на стене у доски. Он, не останавливаясь, тер пальцами то ли брелок, то ли нечто похожее на него (точнее Юра не мог разобрать). Лицо, в отличие от рук, было неподвижным и не меняло цвет. Только глаза как-то подозрительно блестели.

— Мы живем в эпоху перестройки… — опять раздалось в тесноватой и душноватой аудитории.

— Хватит! — сказал Алексей таким тоном, что Слава Еремеев, еще один член комсомольского актива, осекся на полуслове.

Сделалось тихо настолько, что все услышали бы пролетающую муху. Но в феврале мухи не летали.

— Вам не надоело нести чушь? — спросил Иванников и сам дал ответ. — Вы из какого мезозоя вылезли? Газеты почитайте, журналы. Комсомол — это что, по-вашему, карательный орган? Опять загоним всех к счастью? Учиться — главная обязанность студента, а с рисунками и плясками каждый сам как-нибудь разберется, нужны они ему или нет. Здесь не художественная самодеятельность.

Кирпичева отложила блокнот и рассматривала Алексея, как решил Юра, прямо с удовлетворением. «Он прав абсолютно», — подумал Юра. Мысль о том, что надо бы встать и поддержать, посетила его в следующий же миг и… осталась мыслью. От Алексея незримой волной исходила готовность сражаться и бросить вызов хоть всему миру, но у его товарища такой готовности не было. Язык у Юры снова будто прилип к гортани.

— Давайте уважать собрание, — опомнившись, начала Вероника.

— Я не вижу собрания. Это балаган и примитивное сведение счетов, — отрезал Алексей.

Группа хором выдохнула и загудела на разные голоса.

— Иванников, только вы шагаете в ногу, а все остальные не в ногу? — подчеркнуто спокойно спросила Кирпичева.

— Мы не на плацу, Людмила Сергеевна, — с холодной вежливостью парировал главный обвиняемый.

Куратор задумчиво кивнула чему-то своему.

— Может, Зуев что-нибудь добавит? — спохватилась Янченко. — Он молчит постоянно.

— Собственно, всё уже сказано, — не вставая, через силу проговорил Юра, и лишь затем до него дошло, что эту реплику можно толковать двояко.

Скандал докатился до вузовского комитета комсомола. Эпоха оказалась, действительно, не та, чтобы Алексея поперли отовсюду и передали для опытов компетентным органам. Ограничились символическими мерами воздействия. Друзей лишили десятирублевой прибавки к стипендии, также попеняв лично Иванникову на неподобающее поведение. Комсоргу Янченко указали на то, что воспитательная работа в группе запущена. Куратору, как говорили, попало по своей линии.

— Она с моим отцом знакома, — гораздо позже обмолвился Алексей.

— То есть? — не понял Юра.

Отец Алексея преподавал на математическом факультете и часто заседал в приемной комиссии вуза. Пару лет назад Кирпичева, выполняя в свою очередь чью-то деликатную просьбу, попросила его проявить снисхождение к одному абитуриенту. Встретила принципиальный отказ и запомнила этот эпизод. До поры, до времени.

— Слушай, ты перегибаешь насчет переворота, — не совсем твердо сказал Юра.

— И как это называть, по-твоему?

— Наверху сегодня ссорятся, завтра мирятся. Впервые, что ли? Вспомни, какие митинги в Москве были. Ельцин отставки Горбачева требовал, а потом передумал.

— Сейчас их обоих снесут, — возразил Алексей.

В политике он был более сведущ, Юра это признавал. То злополучное собрание, как ни странно, побудило его друга к общественной активности, но другого рода. После первого курса Алексей сблизился с неформалами. Этим словом именовали всех, кто норовил проявить себя вне официальных рамок — от филателистов и кришнаитов до антисемитов из общества «Память». Иванников проявил интерес к независимым литераторам, в соответствие с